Эти вопросы нам тоже придется оставить без ответа. Бесспорным, однако, остается то, что Сюжер очень остро осознавал то стилистическое различие, которое существовало между его собственными «современными» постройками (opus novum или даже modernum) и старой базиликой Каролингских времен (opus antiquum). Пока части старого здания все еще существовали, он ясно видел необходимость приведения (adaptare et coaequare) «современной» архитектуры в соответствие со «старой». И, конечно же, Сюжер видел отличительные эстетические особенности нового стиля в архитектуре. Он эстетически переживал — и заставляет нас это почувствовать — большую просторность и вместительность церкви и выразил это там, где он пишет, что новый восточный конец церкви «облагорожен красотой длины и ширины»; он отмечает устремленность ввысь центрального нефа, описывая восточный конец церкви «неожиданно взмывающим вверх», благодаря своим опорным столбам; он видит светлую прозрачность церкви и пишет, что она «пронизана замечательным и непрерывающимся светом, льющимся из сияющих окон».
Иногда отмечалось, что Сюжера труднее представить себе как личность, чем, скажем, великих кардиналов семнадцатого века, чьим историческим предшественником он являлся. И все же он кажется сошедшим со страниц истории, удивительно живым и воистину французом: ярый патриот и рачительный хозяин; приверженец риторики и человек, влюбленный в величие, но одновременно и сугубо практичный в практических делах; работающий, не покладая рук, общительный, добродушный и полный здравого смысла, тщеславный, остроумный и неиссякаемо жизнерадостный.
Сюжер, в эпоху, давшую миру необычайно большое количество святых и героев, выделялся своей человечностью; умер он смертью хорошего человека, достойно прожившего жизнь. Осенью 1150 г. он заболел малярийной лихорадкой, и еще до Рождества стало ясно, что надежды на выздоровление нет. В соответствии с несколько излишней театральностью тех времен он попросил, чтобы его отвели к монахам, перед собранием которых он со слезами на глазах умолял простить его за все, что он не сумел сделать подобающим образом для блага Аббатства. Но он также молил Господа не позволить ему умереть, пока праздники не закончатся, «чтобы из-за него радость братьев не превратилась в печаль». Эта просьба, как и первая, была удовлетворена. Сюжер умер 13 января 1151 года, на восьмой день Богоявления (Крещения), в день, когда завершался праздничный период, начавшийся с Рождества. «Он не трепетал перед приближением конца, — пишет Виллельм, — потому что еще до кончины успел завершить все свои жизненные начинания; ему было не страшно умирать, потому что он полностью насладился жизнью. Он ушел охотно, потому что он знал, что еще лучшее ожидает его после смерти, и считал, что хороший человек должен уходить из жизни так, чтобы ему не казалось, что его хотят поскорее спровадить».