Мы тремся друг о друга в постели, как трутся трехмесячные кутята. («Кутёнок» — это щенок, не котенок, так их называют в народе, в южных районах.)
Кто-то, наверное, читая наши публичные письма, будет уверен, что в постели мы выразительны и сексуальны, но это неправда.
... Мужчина, который жил с женщиной 9 лет (потом расстались, а она заболела, тяжело, с онкологией), разговаривает с ней по телефону... Говорить трудно: девятилетняя любовь не рвется, он понимает, что надо ехать и «держать за руку», а он не едет, потому что понимает, что все это неправильно, да и невыносимо, она же знает, что это ненужно, но хочет, чтоб он еще больше мучился и приехал.
Мужчина еще не знает, что встреча все-таки состоится.
И женщина приедет к нему, через год, когда у него уже будут другие отношения, но он не признается, и она скажет: «Расколдуй меня». А он ответит: «Нет».
И тут она резко начнет собирать свои вещи, а выйдя в коридор и натягивая летнюю куртку, станет плакать и кричать неприятным высоким голосом: «Ну неужели так сложно? Может, это в последний раз! Но ведь мне нужно: расколдуй меня, расколдуй — ведь у тебя же никого нет, ты же один, это же не измена, я понимаю, если бы измена...»
И он не сможет сказать, что он не один (впрочем, он никогда и не был один: почему в жизни все, как в трюмо, троится?), хотя это в тот момент будет неважно. С ней всегда все остальное было не важно.
И он расколдует.
Но дело даже не в этом.
А в том, что за все свои телефонные разговоры (очень редкие, к слову сказать) они выработают привычный способ прощанья: после мучительно-смешливых рассказов о том, что в группе, в которой лечат пациентов этим новым серьезным лекарством, все умерли, она говорит:
— Но я поняла — на самом деле смерти нет. Я не боюсь.
И он отвечает ей бодрым голосом (как бы хваля: за то, что поняла, он — ее, с высоты своего просветленья):
— Конечно! Ты все правильно поняла: смерти нет.
Да вот только однажды в установленный срок он скажет свое: «Смерти нет», — доверительным голосом.
А она ответит (после долгой паузы, очень звонко):
— Смерти, конечно, нет, — только она — есть.
И отвечать будет нечего.
Но она обязательно выздоровеет.