— Не отдавал ли Столыпин себе отчета, что история его вхождения во власть может закончиться для него трагически?
А. С.: Дед мне говорил об этом. Есть такое ощущение, что Петр Аркадьевич все время порывался уйти из политики, но перевешивало государственное служение.
— Если бы не убийство, могла ли история России быть иной?
М. К.: В свое время я получила грант на изучение столыпинских реформ и впоследствии познакомилась с самыми разными людьми, имевшими отношение к Столыпину. Я много общалась с князем Алексеем Оболенским, который был правителем канцелярии при Столыпине в бытность его гродненским губернатором, а впоследствии чиновником особых поручений при министре внутренних дел. Я познакомилась с ним, когда ему было уже 90 лет, но он, будучи профессором Чикагского университета, преподавал английскую литературу. Оболенский отмечал решительность Столыпина, называл его рыцарем без страха и упрека. Кроме того, в Лондоне я встречалась с жившим там бароном Мейендорфом — двоюродным братом Столыпина. Из встреч с этими людьми я вынесла суждение, что, если бы не убийство, конечно, история России развивалась в другом русле. Вряд ли бы удалось избежать Первой мировой войны, как считал Солженицын. Но страна могла стать другой. Например, для меня как историка самым интересным было отношение между Столыпиным и Думой — учреждением новым, демократическим. Не все у Столыпина получалось, ему сложно было одновременно управлять такой империей и следить за работой этого учреждения. Роспуски первой и второй Думы последовали, поскольку это были малоэффективные институты. Пока кадеты сидели в своих креслах и думали, как лучше сделать для России, у Столыпина было свое видение. Он много путешествовал по Германии, встречался с крестьянами, фермерами и во многом на основании увиденного разработал аграрную реформу, целью которой было превращение крестьянина в собственника своего земельного надела. Но к началу Первой мировой войны только одна десятая часть земли в России была преобразована в частные фермы. Реформа сопровождалась, как известно, переселением людей из одной части страны в другую, люди со всем хозяйством ехали в вагонах, которые потом и нарекли столыпинскими. Некоторые историки упрекали Столыпина, мол, его реформы были жестокими. Я с этим не согласна. Петр Аркадьевич всегда пытался объяснить свою политику, и он не был жестоким, он был сильным, поскольку царь был слабым.
А. С.: Он был не жестоким, но жестким политиком. Это естественно. Ведь он ставил перед собой задачу провести реформы не где-нибудь, а в России, и ему просто приходилось быть таким.