Вдоль кровавых мясных рядов, как в трансе, идет одетая в черное молодая вдова. Молодой араб, рубщик мяса, стоит за прилавком позади разрубленной пополам окровавленной бараньей туши, с которой снята шкура, и машет букетом роз, делая знаки рукой стоящей напротив цыганке. В ушах улыбающейся цыганки висят золотые сережки, она кокетливо склонилась над клетками с зеленым попугаем и черепахой, которая погружает свою морду с горькими складками у рта в грушевые очистки. Два черно-серых, только что появившихся на свет, еще слепых котенка грызут кусок вяленой рыбы. Рыночная торговка рвет банкноту в пять тысяч лир, которую ей дала покупательница, крича: «Не нужны мне твои деньги!» На фотографии, висящей в одной из местных лавок, я вижу еще молодого футболиста клуба «Рома», который теперь, став старше, стоит за прилавком. В окровавленном переднике, с окровавленными руками, он следит за моим взглядом: узнал ли я его на фотографии. Медленно разрезая огромным ножом мясо, мясник окликает молодую цыганку криком: «Атоге!» С окровавленными говяжьими ребрами на плече, мужчина идет мимо развешанных над прилавком полотенец, на одном из которых вышит мировой чемпион по боксу в тяжелом весе Кассиус Клей. Осы облепляют куски мяса на валяющихся на земле хребтах животных, жадно присасываясь к ним и усиленно работая, выпивая из них соки, продавщица овощей кричит: «Mille Lire! forza ragazzi! coraggio! un chilo tre mila! vuole?» В рыночном баре женщина стоит спиной к входящему и готовит салат в стороне от стойки. «Caffè» – шепчу я слегка охрипшим от простуды голосом. Женщина быстро поворачивается ко мне, в ужасе поднимает вверх руки и смотрит мне в лицо. На лбу у нее появляется и углубляется складка гнева. Я и не подозревал, что слово «Caffè» может иметь такое действие. Один из двух подошедших ко мне в кафетерии уличных мальчишек хватает меня за руку, спрашивая, не могу ли я заплатить за их капучино. Затем, выпив кофе, он вновь берет меня за руку и шепчет, чтобы я не забыл про наш уговор. Пока по металлическим кровлям лавок барабанит дождь, уличные мальчишки хищно снуют между просящими милостыню на площади Виктора Эммануила цыганскими детишками, цыганками, неграми, индийцами и римлянами. Пользуясь невнимательностью торговцев, они засовывают пару рыб в свой полиэтиленовый пакет, а затем, мимо торговок букетами искусственных цветов, убегают на площадь Санта-Мария-Маджоре. На площади Чинкваченто они разжигают костер, жарят рыбу и едят ее, усевшись на каменной скамейке под пальмами. Старый, вечно одетый в черное трансвестит на площади Чинкваченто – святой покровитель уличных мальчишек.