Кладбище мертвых апельсинов (Винклер) - страница 46

[3] на вокзале Термини – как противно мне здесь это английское название! – и заказал капучино. Буквально минуту спустя после того, как я достал из сумки записную книжку с наклеенными в ней изображениями высохших тел епископов и кардиналов из Коридора Священников катакомб капуцинов в Палермо, чтобы набросать в ней пришедшие мне в голову образы, бармен с подвижным веком поставил передо мной горячий капучино в фарфоровой чашке. Я подождал, пока капучино остынет. Я ненавижу горячий кофе, мне больше всего нравится пить холодный кофе. Я выпил холодный кофе одним глотком и снова вышел на вокзал. Люди всех цветов кожи сновали туда-сюда. «Attenzione! Attenzione!» – хриплым голосом кричал вокзальный репродуктор. Я увидел инвалида в допотопном кресле-каталке, которое мужчина толкал по вокзалу. Несколько дней назад в темноте, под дождем, калека сам, при помощи ручного привода медленно катил свое кресло. Хотя его руки тоже были покалечены, он должен был совершать ими движения, чтобы вращать привод и продвигать тем самым свое кресло хотя бы на пару сантиметров. Выпрашивающая мелочь цыганка, которую я уже видел сегодня, с христовым страданием на лице ждала денег, которые стоящий на ведущей в метро лестнице мужчина уже достал из бумажника. Положив правую руку на свой беременный живот, указательным пальцем левой она показывала на метро. Передо мной мелькали разные лица. Я уже думал только о том, чтобы поскорее выбраться с вокзала Термини, потому что его мотивы настолько затопили меня, что я должен был оттуда исчезнуть. Но, возможно, я еще раз или два прошелся взад-вперед по вокзалу, так как, к своему ужасу, увидел красивого римского мальчика, с которым у меня в одиннадцать часов на площади Чинкваченто было назначено свидание, идущего в сопровождении сорокалетнего мужчины ко входу в метро. Впереди шел мальчик, за ним, постоянно озираясь по сторонам, беспомощно и несмело следовал мужчина. Мальчишка указал ему на ведущую в метро лестницу, после чего тот, постояв перед ней пару минут в нерешительности, стал спускаться. Когда оба исчезли в метро, я, страдая от ревности, вышел с вокзала Термини, прошел мимо торговцев зонтами и сигаретами, мимо будки продавца лотерейных билетов, что торгует на этом самом месте, у здания вокзала, уже несколько лет. В прошлом году он, сидя в своем стеклянном ящике, в мегафон расхваливал выигрыши своей лотереи, сейчас же, совершенно безучастный, включил через громкоговоритель шипящую и хрипящую магнитофонную запись, на которой часами повторялись одни и те же слова: «Centinaia e centinaia di millioni di premi». По дороге на площадь Чинкваченто мне встретились двое карабинеров, несущих крышку от деревянного ящика, на которой лежали часы, зажигалки и прочая деловая мишура. Между ними, робко и потерянно глядя по сторонам, шел мужчина. С билетом в левой руке я по каменным ступеням спустился в метро. Мальчишка, праздно стоявший у супермаркета, сновал между автоматами по продаже билетов и хотел подойти к телефону-автомату, чтобы, нажав кнопку, получить монеты, которые забыли забрать туристы, но, заметив, что я за ним наблюдаю, тихонько прошел мимо телефона-автомата, не нажав на кнопку возврата неистраченных монет. Должен ли я был с ним заговорить? Заметив, что я продолжаю за ним следить, он подошел к турникету, сунул билет в металлическую прорезь, но, пройдя через турникет, не пошел дальше по коридору, а остановился за турникетом. Я прошел через турникет и остановился, поджидая его за колонной. Он же сновал рядом со служащим, наблюдавшим за турникетом. Пару раз он озирался, чтобы проверить, не потерял ли я его из виду, но я был настойчив и не трогался с места. Я почувствовал одновременно и облегчение, и досаду, увидев, что к нему, проходя через турникет, подошла девушка и обняла его. Они быстро пошли по эскалатору вниз, к поездам. Немного погодя я тоже встал на эскалатор. Я хотел, чтобы ушел поезд, у меня не было желания видеть, как там, внизу, на перроне, мальчишка пальцем показывает на меня подруге, а та с любопытством, а то и презрительно смотрит на меня. Через пару минут я спустился и поехал на площадь Фламинио. Выйдя из вагона метро, я увидел в длинном, похожем на шланг туннеле, ведущем наверх, бегущего мальчика, поразительно похожего на красивого римского мальчишку, который вместе с туристом пропал из виду в метро на вокзале Термини. Я поспешил за ним. Он забежал в граничащее с площадью Фламинио здание вокзала, возле которого изредка останавливались красивые старые поезда, и встал перед журнальным прилавком. Когда я подошел, то увидел, что хотя у него был тот же цвет волос, прическа и даже почти такая же одежда, что и у римского уличного мальчишки, однако это оказался не он. Я развернулся и пошел по аллее Вашингтона. Дойдя до Виллы Боргезе, я отщипнул от живой изгороди несколько лавровых листьев, растер их между ладонями и, поднося к носу, вдыхал их аромат, проходя мимо стоящих в зарослях пиний статуй героев с отбитыми половыми органами. Дрожь прошла по моему телу, когда я увидел ящерицу, на брюхе скользившую по газетной странице. Она не могла зацепиться ногами за гладкий газетный лист и с пугающим выражением на мордочке скользила с одного газетного листа на другой. За несколько дней до этого я видел бегущую, карабкающуюся, скользящую, падающую и лежащую на спине в грецких орехах ящерицу. Как раз закончились школьные занятия и несколько черных и белых детей резвились на газоне площади Шауки перед статуей какого-то арабского поэта. Негритенок и белый мальчик, борясь, катались по газону с ранцами за спиной.