Кладбище мертвых апельсинов (Винклер) - страница 80

После короткой ссоры со своей матерью шестнадцатилетний крестьянский парень повесился в сенном сарае на австрийском крестьянском подворье на глазах своих младших братьев и сестер. Дети тотчас же побежали к матери и закричали: «Конрад повесился! Конрад повесился!» Мать решила, что это шутка, и сказала, чтобы он слезал. Наступил вечер, юноша так и висел на веревке, в то время как его мать много раз подогревала для него обед. «Он не идет, еда для него оставлена, он сам найдет ее на плите, когда придет домой, я же иду спать». На следующее утро, чтобы задать сено скотине в стойле, его отец сначала зашел в сенной сарай, где и обнаружил своего повесившегося сына. Я кладу мертвого ребенка и мою его бледные лодыжки и пальцы ног. Пасха, а он – мертв. Телячья веревка воскреснет. Я покажу тебе потертое место на телячьей веревке, что терлась о балку, держа вес Конрада над засыпанным сеном деревянным полом сенного сарая. Его ноги болтались над головами его брата и сестры, смотревших, как он вешался. Они болтались вперед-назад, пока его синий язык не вывалился изо рта мальчика, пока его крик повешенного не стал биться в дверь спальни его матери: «Конрад повесился. Только на следующее утро, когда крестьянин, кормя скотину, обнаружил в сенном сарае своего повесившегося сына, он срезал висящую на балке телячью веревку, так что труп мальчишки шлепнулся на пол. Мать сняла петлю с его шеи, а в голову ей пришли те оскорбительные слова, которые она изрыгнула перед его самоубийством, и стали стучаться в ее сердце. Смоченной в горячей воде белой простыней она вытерла его плечи и бедра. Она задрала его крайнюю плоть и смыла с головки его члена бело-желтоватую слизь. Она открыла окно, и скупые солнечные лучи упали на его бледные, еще не обмытые пальцы ног. В его открытом рту застряли ее последние оскорбительные слова, которые он мог слышать в своей жизни и которые довели его до петли.

Почему моя мать именно накануне моего возвращения в Рим зарезала двадцать кур?

Я постучал в занавешенное окошечко железнодорожной кассы, чтобы сдать билет на Рим. К моему удивлению, занавеску отдернул епископ в полном церковном облачении. Сначала я посмотрел ему в лицо скорее изумленно, нежели испуганно. Затем увидел за его спиной множество одетых в красное кардиналов, которые бальзамировали обнаженный труп папы Иоанна XXIII. Внутренности папы лежали на полу. От них исходил пар. Мне ненавистны автомобильные кладбища, где обломки легковых и грузовых автомобилей громоздятся друг на друга, словно совокупляющиеся ржавые жуки, зачиная будущие жертвы автомобильных аварий. Но я, не отрываясь, с любопытством и без стеснения, смотрел из окна проезжающего поезда на кладбище разбитых итальянских военных автомобилей, где были свалены окончательно проржавевшие останки джипов, грузовиков, когда-то перевозивших солдат, отслуживших свой срок бронемашин. Ветви плакучей ивы касались крыши блестящего серебристого катафалка. На внешней стороне голубого тонированного стекла долго билась бабочка «мертвая голова», пока напор воздуха не сдул ее с окна. По высохшему руслу Таглиоменте мужчина катил велосипед, держа в руке подсолнух на длинном стебле. Женщина с мертвенно-восковым цветом лица, стесняясь своих обнаженных ног, которые она положила на противоположную скамейку, накрыла их шерстяной кофтой, а ее сидящий рядом с ней тридцатилетний сын держал ее за руку. Затем мать положила руку на правое бедро своего сына. Во сне она иногда поднимала брови вверх, поднимала веки, направляла свой сонный взгляд на сына, опускала веки и шевелила пальцами ног под белой ажурной вязаной кофтой. Сын расшнуровал ботинки своего листавшего итальянский иллюстрированный журнал отца, чтобы тот тоже мог положить ногу на противоположную скамью. По купе распространился запах медикаментов, когда он закинул свою перевязанную светло-коричневой повязкой ступню на скамью между матерью и сыном. Какое-то время женщина с мертвенно-восковым цветом лица держала свою руку на больной ступне своего мужа, но затем снова сжала руку сына. Левая рука его сына, сжатая в кулак, лежала на его половом органе. За полчаса до прибытия поезда на римский вокзал Термини сын погладил свою мать по волосам. В зале вокзала на полу на одеялах, на тряпках или спальных мешках друг подле друга лежали пятьдесят молодых людей. У одного молодого туриста, сидящего в инвалидном кресле, спальный мешок был привязан за спиной. Когда я вышел с вокзала, ко мне подошли двое мужчин, выкрикивая: «Такси? Такси?» Я пересек автобусные остановки и пошел, сорвав с куста ветку белого олеандра и засунув ее в петлю брюк, отправился на площадь Чинкваченто.