Она возьмет с собой и Маню, и ее кроватку. Мама, конечно, будет против, но как-нибудь…как-нибудь все уладится. Она возьмет это на память о Саше. Ну, надо же что-нибудь взять на память – о маме, о Саше, об их доме с двумя деревянными, украшенными Сашиной резьбой крылечками, и березой между ними. Она, конечно, не навсегда уезжает, она будет приезжать на эти, как их…каникулы. Но все равно, она возьмет Маню и, конеч-но, вместе с кроваткой. Как же Маня будет без кроватки своей. А Саша без Мани.
Хлопнула входная дверь – вернулась мама. Надо подниматься с пола, все равно сейчас заставят одеться, умыться, выпить это чертово молоко. А потом, когда мама уедет в райцентр на работу, можно будет подумать о том, как увезти с собой Маню. Ну и обо всем другом подумать тоже.
- Ты до сих пор встаешь? Иди уже, завтракай. Чего сидишь? – мама пробежала ми-мо нее к шкафу, порылась среди вешалок. Через плечо глянула на Сашу. – Яичница на-прочь остыла.
Потом снова повернулась к своим вешалкам и дальше разговаривала как будто с ними: - И нечего на полу сидеть. И нечего на меня так смотреть. Когда научишься гово-рить, еще спасибо скажешь, что пристроила тебя в этот интернат.
Саша засопела громче, покрепче обняла себя за плечи, пряча в руки и коленки Ма-ню и одновременно выражая этим полное свое с мамой несогласие.
- Блин, Сашка, ну сколько можно об этом говорить. Мне тоже не очень все это ве-село, но надо ехать, что ж тут поделаешь. – Мама торопливо одевалась: натягивала на себя узкую юбку, та плохо поддавалась, и мама от нетерпения и этой ее неподатливости даже подпрыгивала на месте, заталкивая себя по сантиметру в юбочную трубу. Затолкала, от-дышалась, перекрутившись вся набок застегнула молнию и, осторожно выдохнув, провела руками по бедрам.
– Уф-ф, черт, а так казалось, что похудела. Фиг вам называется. Не буду завтра-кать. Сашка, тебе повезло: моя яичница теперь – твоя. Иди ешь уже, вот уселась, погляди-те вы на нее. Все на столе, все стынет… И кончай дуться, лопнешь, золотце… Молоко не забудь выпить.
Саша вздохнула, негодующе подняла глаза, медленно завалилась на бок и уже от-туда поднялась спиной к маме и, не поворачиваясь, побрела на кухню. Одеяло тащилось по полу.
Глава десятая
Про Венского и про окно
Кухня одновременно была верандой. Дверь из нее выходила прямиком на крыльцо и поэтому тут всегда было холодно. Зимой даже замерзала вода в умывальнике, а стены покрывались инеем. Сейчас инея не было, весна все-таки. Саша одной рукой подергала умывальник за медный сосок, потерла мокрой ладошкой лицо – умылась. Провела рукой по полотенцу - вытерла, и залезла с ногами на стул.