Издав
очередной рык,
он потянулся
и швырнул ее
на живот. Эмма
забарахталась,
сопротивляясь.
Но он крепко
прижал ее к
кровати, и обнажил
ее аппетитную
идеальную
попку.
Застонав,
он опустил
руку на ее
округлости
— не шлепок,
скорее тяжелое
прикосновение.
С момента их
встречи ему
приходилось
каждый день
отправляться
в душ. Каждый
раз, когда ее
запах всё еще
был свеж в его
голове, а руки
помнили тепло
ее кожи, желание
было неистово
сильным.
Эмма
ахнула, когда
он начал мять
ее округлые
формы. Этого
должно быть
достаточно.
Время
отправляться
в душ.
Эмма
всё еще ощущала
его руку на
своем теле.
Это не было
ударом или
шлепком, скорее
— Фрейя помоги
ей — посланием,
доставленным
в столь острой
форме.
Что
с ней не так?
Почему она так
думает? Задрожав,
Эмма застонала.
Зверь в клетке?
— так он ей говорил.
Что ж, зверь
только что
вытянул лапу
сквозь прутья
и отвесил хороший
шлепок по ее
пятой точке.
Это было уверенное
мужское прикосновение,
от которого
ей захотелось
растаять. Оно
заставило ее
извиваться
на кровати.
Желание
прикоснуться
к себе между
ног было непреодолимым.
Она хотела
умолять Лаклейна
позволить ей
оседлать его.
И пока она боролась
с этой потребностью,
всё ее тело
дрожало.
Ожерелье,
которое он
надел на нее,
представляло
из себя скорее
колье с золотыми
цепочками и
драгоценными
камнями, каскадом
спускающимися
ей на грудь.
Ощущение его
тяжести на
теле возбуждало
и казалось
запретным.
Когда Эмма
двигалась, оно
раскачивалось
и задевало
соски.
Что-то
в этом ожерелье
и в том, как Лаклейн
надел его на
нее, говорило
об… обладании.
Сегодня
вечером он
что-то сделал
с ней. Кровать
вертелась, и
все время хотелось…
хихикать. Казалось,
Эмма никак не
могла справиться
с собой и перестать
гладить свое
тело. Появлявшиеся
у нее в голове
мысли были
четкими, но
рассеянными
и неторопливыми…
Она
не знала, сколько
еще сможет
выносить его
прикосновения,
не начав молить
овладеть ею.
Прямо сейчас
у нее на языке
вертелось
только одно:
— Пожалуйста.
Нет!
Она уже отличалась
от всех членов
своего ковена
— наполовину
ненавистный
враг, и просто
слабачка в
сравнении с
тетками.
Что
же будет, если
пугливая валькирия
вернется домой,
тоскуя по своему
ликану?
Они
почувствуют
отвращение
и разочарование
- вот что! Их глаза
наполнятся
болью. Кроме
того, Эмма была
уверена, что
покорись она
сейчас, у нее
не останется
никакой власти
в отношениях
с Лаклейном
— она сдастся
с молящим шепотом.
Уступи она
сейчас, и уже
не увидит дом.
Никогда. Эмма
боялась, что
Лаклейну под
силу заставить
ее забыть, почему
она вообще
хотела вернуться.