Он не
мог представить,
через что Эмме
пришлось пройти.
Еще ни один
ликан, даже
самый сильный,
не вернулся
из логова Деместриу,
а ей каким-то
образом удалось
совершить то,
чего пока не
удавалось ни
одному из существ
- победить.
Лаклейну
было необходимо
всё увидеть,
даже если правда
и страшила
его. Он должен
был узнать,
почему она не
вернулась к
нему. В Киневейн.
Когда
он, наконец,
выбрался из
Хельвиты и
нашел Хармана,
то сразу же
приказал ему
позвонить в
Киневейн.
Ее там
не было. Она
переместилась…
в свой родной
дом.
Проигрыватель,
наконец, заработал.
На видео она
была одна в
комнате, как
вдруг к ней
переместился
Деместриу.
Наблюдая
за их разговором,
Лаклейн чувствовал
как все сильнее
сжималось его
сердце. Эмма
вела себя так,
будто ответы
Деместриу ее
не задевали.
Возможно, она
даже не осознавала
этого, но Лаклейн
видел, как с
каждым комментарием
в ее глазах
что-то потухало.
Под всей ее
бравадой она
оставалась
все той же ранимой
Эммалин.
Деместриу
выглядел таким
же ужасным и
устрашающим,
каким Лаклейн
его и помнил.
И все же, когда
Эмма признала,
что ее мать
ничего о нем
не сказала,
Лаклейн мог
поклясться
– на какой-то
кратчайший
миг – вампир
показался
уязвленным.
- Это
кольцо Лаклейна,
- произнесла
Эмма в какой-то
момент.
Откуда
она это знает?
Деместриу
нахмурился,
затем взглянул
на свою ладонь.
Прошла пара
секунд, прежде
чем он ответил:
- Полагаю,
что так и есть.
Лаклейн
долгое время
представлял,
как Деместриу
постоянно
смотрит на
кольцо, упиваясь
сознанием
того, что сделал,
радуясь тому,
что владеет
постоянным
напоминанием
о пытках Лаклейна.
А Деместриу
едва ли его
замечал.
И тут
ликан услышал
самое ужасающее
откровение.
Эмма
видела во сне
его воспоминания.
Об огне. Вот,
что произошло
той ночью, когда
она проснулась
с криком. Вспоминая
тот день, он
понял, что она
ощущала ту же
агонию, что и
он тогда.
Лаклейн
закрыл глаза,
ужаснувшись.
Да он лучше бы
умер, чем передал
ей тот кошмар.
И пока
он, не в силах
отвести взгляд,
следил за экраном,
события развивались
все стремительнее.
Завязавшаяся
драка, заставила
мышцы Лаклейна
напряженно
сжаться, хотя
ему и был известен
исход. Чего он
не знал, так
это, что Эмма
была так тяжело
ранена. Теперь
его беспокойство
только усилилось,
став снедать
изнутри.
Коснувшись
носком лужи
крови, как пробуют
ногой на ощупь
холодный океан,
Эмма поморщилась.
Она держала
меч над головой,
но руку дико
трясло, а по
щекам ручьями
бежали слезы.
Как бы он хотел
забрать у нее
этот страх и
боль.