арбы, подошел к скромно стоящему в стороне Шио Саакадзе и, поздоровавшись с
ним, поручил отвести Бадри домой:
- Пусть отдохнет, целую ночь народ пугал.
И, бросив на произвол судьбы свою арбу, Папуна утонул в гудящей толпе.
У табуна стояли азнауры - Георгий Саакадзе, богатырского сложения, с
упрямой складкой между бровями, с пронизывающим взглядом, и Дато Кавтарадзе,
стройный, с мягкими движениями.
- Лучше возьми кабардинца, у серого слишком узкие ноздри.
- Хорошо, Георгий, последую твоему совету. Сегодня отец сказал: выбери
себе коня, за которого не стыдно монеты бросить.
Друзья быстро оглянулись на подошедшего Папуна.
- Георгий, дитя мое, ты скоро влезешь в небо, как в папаху.
Кругом загоготали, посыпались шутки. Молодежь с завистью оглядывала
Саакадзе, взгляд девушек сверкал из-под опущенных ресниц на улыбающегося
Георгия.
- Победа, дорогой! Ну, долго мне еще скучать? - спросил Георгий,
расцеловав Папуна.
- К сожалению, недолго. Помоги мне обменять проклятых буйволов на
горячего коня, который поспевал бы за твоим золотым чертом. Завтра с
рассветом в Тбилиси поскачем... Потом, потом расскажу, раньше буйволы, и
зачем портить радость народу в базарный день, завтра не опоздают узнать.
В жарком воздухе бушевали базарные страсти. Врезались визгливые звуки
зурны, раздражающе щекотал ноздри запах шашлыка, лука и молодого вина.
Но не это привлекало внимание рослого всадника с резко приподнятой
правой бровью на смуглом лице. Подбоченившись на коне, блистая нарядной
одеждой царского дружинника метехской стражи, он пристально смотрел на
девушек, вздыхающих у лотка с персидской кисеей.
Нино, дочь Датуна, незаметно толкнула Миранду Гогоришвили:
- Киазо приехал
Миранда вскинула и тотчас опустила черные продолговатые глаза.
Персиковый румянец разлился по ее щекам. На губах она снова ощутила терпкий
поцелуй у ветвистого каштана в шумный вечер своего обручения с Киазо.
Киазо, сверкнув белизной ровных зубов и стараясь поймать взгляд Миранды,
стал, кичливо поглядывая на всех, пробираться к навесу деда Димитрия,
торговавшего добычей "Дружины барсов".
Переливающиеся серебряно-бурые, золотистые и черные с сединой меха,
турьи и оленьи шкуры совсем завалили маленького проворного деда Димитрия, но
такое положение ничуть его не тяготило, наоборот, он с трудом расставался с
каждой шкуркой, и то только после безнадежных попыток выжать из покупателя
хоть бы еще одну монету.
Он весь был поглощен возложенным на него "Дружиной барсов" ответственным
делом и лишь иногда отрывался, чтобы огрызнуться на мальчишек, остервенело
вертящих у ног покупателей волчок, дующих в дудки и угощающих друг друга