древних гуджари церковь узрела другое! Преподобный отец Евстафий, воспомни
Фому Неверующего и допусти князей перстами коснуться пергамента, донесшего -
слава творцу - до нас правду веков.
Отец Евстафий, благоговейно изгибаясь, вынес на середину палаты
запыленный свиток со множеством печатей, свисающих на шелковых шнурах.
Служки бесшумно поставили перед Евстафием аналой, и он молитвенно возложил
на него свиток. Прикрыв ладонью рот, Евстафий глухо откашлялся и медленно
начал:
- "Да прославится сущий, истинный, единый бог отец, от которого всё. Да
благословится бог - первоначальное слово, премудрость, им же вся быша. Да
воспевается божественный дух, в нем же всяческая..."
Князья напряженно слушали, стараясь вникнуть в смысл изрекаемого
монахом текста.
- "...Подобно тому, как три человека имеют три лица и одно естество,
которое походит только на самого себя и больше ни на что другое... Святая же
троица есть равночастная - то есть три лица имеют одну равную часть; ни
начала, ни времени, ни конца не имеют, ибо..."
Палавандишвили почувствовал нервное подергивание колена, точь-в-точь
как во время проповедей в кафедральном соборе...
- "...одно от другого ни в чем не отличимо, только отец рождает, сын же
рождается, а святой дух исходит! Отец - нерождаемый, поелику не родился от
кого-либо, как и ум человеческий, ибо оный ниотколе не рождается; а сын и
слово рождаемы, поелику рождены от отца, как и слово человеческое рождено от
ума; а святой дух ни рождаем, ни нерождаем, ибо если бы был рождаем, то он
был бы сыном; а если бы был нерождаем, то был бы отцом..."
Трифилий благодушно оглядывал князей, они незаметно переминались с ноги
на ногу, тщетно стараясь скрыть зевоту... А Евстафий продолжал раскатывать
бесконечный свиток:
- "...Искуситель вознамерился истребить имя царя в земле Иверской. Но
бога, в троице почитаемого, мы, грешные есьмы, его милосердием держимся..."
Цицишвили насупился, он начинал задыхаться от приторной слюны: "Что мы
- телята, из кож которых выделывается пергамент для подобных свитков?! Куда,
в какой запутанный лес тащит нас на райском аркане коварный монах?"
Поглаживая клинообразную бороду, тбилели едва слышно спросил: "Может,
преподобный Феодосий сегодня разделит со мной скромную трапезу?". А Евстафий
все разматывал и разматывал свиток; слова его падали, как дождевые капли на
камень:
- "...заступничеством и молитвою пречистой и преславной богородицы
приснодевы Марии движемся и пребываем доныне промежду тремя львиными