Старший конюший Арчил, переживший четырех царей, приказал подвластным
ему конюхам вычистить конюшни и выкрасить двери в фамильный цвет
Мухран-батони. Очистили птичник от персидских птиц и загнали туда медведей.
Начальник псарни вывез в Твалади, где обитала царица Мариам, собрание
охотничьих рогов Георгия Десятого и подобострастно приготовил для своры
молодого правителя новые подстилки и чаши.
Гордый и счастливый, распоряжался князь Газнели, ведь в его покоях
качается в посеребренной люльке маленький Дато. Верная мамка поет ему
старинные песни витязей.
Правитель Кайхосро повелел замку праздновать неделю, а не две, как
подобало: пока не царь. Саакадзе напротив, настоял на двухнедельных
празднествах в городе: незачем потакать скромности молодого правителя.
Под сенью высоких стен, вокруг Метехи раздавались разгульные звуки
зурны. Лилось вино, из замка слуги выносили обильное угощение. Пировала
толпа. Расцветали радужные надежды: наконец кончилось страшное время
бесцарствия, свободно можно торговать, свободно покупать, устойчиво думать о
будущем.
- Здоровье Кайхосро! - провозглашали торговцы.
- Здоровье Моурави! - гаркали дружинники.
- Выпьем! - кричали амкары.
- Выпьем! - вторили купцы.
Били в дайры, проносились в танце лекури разодетые женщины на плоских
крышах Тбилиси.
С чувством глубокого смущения вошел Кайхосро в покои царя Луарсаба.
Холодно блестел перламутр арабских диванов, сумрачно тускнела в нише
потухшая курильница. Все здесь, казалось, настороженно следит за Кайхосро, и
от этого неприятного ощущения как-то не по себе стало молодому правителю.
Вон там из темного угла блеснула стеклянными глазами мертвая пантера,
когда-то подаренная ностевцем Саакадзе наследнику Луарсабу и отравленная
царедворцем Шадиманом. А там вон прижалась к стене персидская ваза и над ней
криво повисла детская шашка. Кайхосро задумчиво шагал по голубому ковру, еще
хранившему запах любимых благовоний изысканного Багратида.
Править царством - это не сражаться. Клинком взмахнул - дорогу
проложил; а царство - дремучий лес с крутыми, извилистыми тропами. С той
теплой ночи, когда через месяц после марткобской победы в Мухранский замок
прискакал Георгий Саакадзе, он, Кайхосро, потерял покой. До самой зари дед и
Моурави, запершись, беседовали. Потом Моурави исчез, а дед долго ходил
помолодевший, горделивый, горящими глазами поглядывая на фрески прадедов в