родителями. Дед Димитрия, уже слегка сутулящийся и прихрамывающий на правую
ногу, поминутно смахивал набегающие слезы. Приехал Папуна, худой и
молчаливый.
После марткобских дней он удалился в Носте, и ни доводами, ни
просьбами, не могли заманить его в Тбилиси. Все знали - невыразимо по Паата
тоскует друг. "Пусть среди ящериц успокоится", - убеждал Даутбек. "А может,
Хорешани права: не следует оставлять одного?" - возражал Дато. Согласен с
Хорешани был и Саакадзе: "Надо трудным делом отвлечь напрасную печаль". Но
не только из-за Паата страдал благородный Папуна. Тэкле! Бедное дитя! Зачем
так безжалостно ступает за ней черная судьба? Зачем на нежные плечи
свалилась непосильная ноша разбитого счастья? Не задумался бы Папуна взять
все невзгоды на себя. Не задумался бы жизнь отдать во имя ее лучшего дня. Он
поедет в проклятую Гулаби, он сделает все, чтобы спасти светлую, подобную
весеннему облаку Тэкле.
Хорешани, подавив вздох, опустилась на ковер возле неподвижной Русудан.
Саакадзе дотронулся до колена Зураба и сдавленно проговорил:
- Вижу, друг, сердишься! Напрасно! Только желание не слишком обременять
друзей заставляет меня иногда сохранять в тайне замыслы. А чувства мои к
тебе, любимому Зурабу, известны.
Зураб низко опустил потемневшее лицо. Едва слышно потрескивали в
светильниках фитили. Саакадзе испытующе поглядывал на князя. Тихо стучали
черные четки в пальцах Трифилия. Мучительное безмолвие нарушил Саакадзе:
- Говори, Циала, говори все. Сейчас мы одной душой будем слушать о
последнем часе незабвенного Паата. Да послужит нам гордым утешением
жертвенный подвиг во имя родины. Говори!
- А может, Георгий, сегодня устала Русудан? - спросил Папуна.
- Нет, друг, есть тяжести, которые лучше сразу перенести. Говори,
девушка.
Циала, казалось, вся ушла в воспоминания. Она не выронила из памяти ни
одного слова, ни одного вздоха Паата. И, как молитву, передала последний
день любимого:
- Когда шах-севани пришли за Паата, он улыбнулся мне: "Не убивайся,
Циала, есть чувство, за которое не страшно умереть. Молодость, красота - все
проходит, вечны любовь и ненависть. Научи этому своих детей..." Открыла
глаза - пусто. Вошла старая Фатьма, вскрикнула: "Два дня ты в мертвом сне
лежала". Я вскочила, о госпожа Русудан, не знала я, куда бежать из удушливой
темноты. Пьетро делла Валле усадил меня, заставил выпить целебные капли и
печально сказал: "Перестань умолять, девушка! Разве я сам не знаю, что надо