реках: "Тут черта вспомнить к месту, рогатки от рогатого". Насмешливые
улыбки роились.
- Э-эй, люди! - стоя на коне, увещал Элизбар. - Блеск монет не блеск
солнца. Корысть к счастью не приводит. Откажитесь от недостойных действий, и
справедливость окажет вам помощь.
- Гоните рогатого, - вторил Ростом, - получите льготы.
- А князья уже отказались от рогатого? - ехидно спросил кто-то.
- Скоро и князья раскрепостят дороги.
- О-хо-хо-хо! - затряслись от смеха лиховцы, подталкивая друг друга.
- А может, скажете, - не задумал ли камень стать рыбой?
- Раскрепостят?! А мсахури князя Качибадзе сказал нам: "Никогда!".
Ростом понял, что первоначальный план уничтожения рогаток пока
неосуществим, и принялся убеждать кричащих и жестикулирующих сократить хотя
бы размер пошлины. Но одержимые отвергали все доводы; они и впредь разрешат
плыть плоскодонным фелюгам, навтикам и плотам лишь после уплаты проездных
пошлин, ибо эта часть Куры уже много веков у них на откупе. Разве не
утвердил царь Баграт Пятый за Лихи право сбора проездных пошлин? А с какого
веселого часа вода свободна от царя?
- Или для азнауров тайна, что большую долю пошлины царству отдаем? -
надрывался широкоплечий лиховец, обнажая желтые клыки. - А сколько на
церковь надо жертвовать?!
Пытались Элизбар и Ростом облегчить хоть крестьянам путь по Куре, ведь
лиховцы тоже крестьяне, выходит - братья.
- Братья? - взвизгнул какой-то толстяк, багровея. - А что для нас
делают эти братья?! Что?! Раз хоть привезли подарки? Если не головку сыра,
хоть головку чеснока?
Ростом сумрачно оглядел разодетых грузных лиховцев. Они надвинулись
такой плотной стеной, что и шквал не смог бы разъединить их. Нет, тут нужны
другие меры. Но какие?.. Если не мед из кувшина, то хоть меч из ножен.
- Мы тоже крестьянам за все платим! - надрывался нацвали, придерживая
кинжал, пятнистый, как форель.
- Чтоб черт подавился вашей платой! - в сердцах воскликнул Элизбар. - И
с нас же взыскал! Половину поклажи отбираете! Кто вы, если не хищники?! Хуже
стражи у княжеских рогаток на дорогах!
И снова безудержные крики, брань. На середину площади вдруг выскочила
жена нацвали с лоснящимися красными щеками, будто на них кизил давили,
завопила, заколотила себя по голове, как бесноватая, разразилась
проклятиями, и лишь браслеты на ее руках вызывающим и откровенно наглым
звоном как бы выдавали ее притворство.
- Вай ме! В нищих хотите нас обратить?!