разговор:
- Но, друг, как думаешь попасть в Гулаби? Ангелом полетишь? На путях
схватят. Хорошо, если сразу убьют, но не верю я в доброту кизилбашей -
истязать начнут. Если проскачешь благополучно границу, в крепости опознают,
слишком ты знаменит в Иране.
- Э-э, Дато, если человек всегда будет дрожать за свою бархатную шкуру,
то сладость жизни перцем защекочет в носу.
Пытался увещевать и Элизбар: эрзурумские купцы прониклись к Папуна
уважением, верят ему, и что будет, если опять придется направить к ним
верблюдов? Нельзя дела царства на ветер кидать.
Казалось, Саакадзе уже принял решение - он провел мизинцем по упрямому
лбу.
Вчера азнаур Датико открыл ему, что царица Мариам украдкой посылает
письмо Луарсабу. Но если Луарсаба не сломили муки Тэкле, не умилостивят и
жалобы матери, погубившей его радость. Видно, отец Трифилий что-нибудь
придумал для спасения Луарсаба, а может, и для воцарения. Не исключен сговор
с патриархом Русии...
Папуна рискнет жизнью не только ради Луарсаба, но и ради Моурави, и не
утаит от него все затеянное настоятелем Кватахеви.
- Поезжай, дорогой, если задумал. Удастся вызволить мужа Тэкле -
обрадуюсь. Потом будешь решать остальное... Ты переоденешься слугой гонца
картлийской царицы, его всюду пропустят; седую бороду наклеишь, слегка
сгорбишься в скудной одежде и так проскользнешь в Гулабскую крепость.
- Ты шутишь, Георгий?! Чтобы Папуна показался Тэкле в наряде шута!
- Лучше в наряде шута, чем с выколотыми глазами: тогда совсем Тэкле не
увидишь. Поступай, как я сказал!
Папуна знал упрямство друга. Махнув рукой, он заявил, что ради
удовольствия "барсов" готов и бороду прилепить, и выкрасить хной последние
волосы, торчащие на его голове, как грива облезлого коня.
Смягчая свой суровый приказ, Саакадзе сообщил, что он уступает
давнишней просьбе "барсов" и собрал их не только для обсуждения дел, но и
для приема Автандила в их дружину.
- Победа! Победа! Победа! - выкрикнули "барсы", обрадованные таким
удачным завершением тяжелой беседы.
Взволнованный и торжествующий Димитрий вынес на середину ностевское
знамя. Элизбар суетливо поправил на тахте подушки. Пануш подтянул цаги и
расправил на них кисти, а Гиви начал жаловаться.
- Когда меня принимали, другой ветер дул. Сейчас на шелковых мутаках
восседаете, а тогда дуб облепили. В разорванных шароварах любовались, как
разъяренный бугай налетал на сук, когда мои пятки уже болтались на верхней