дом, накопленное годами добро. Птиц ежедневно десятками над огнем крутили,
как на свадьбу. Вот и сейчас в медном котле утопает в пряностях чахохбили.
Но не успела Нуца, жена Вардана, положить лучший кусок в чашу, стоящую перед
пчеловодом, ее отцом, пришедшим проститься, как в калитку сильно заколотили
тяжелой колотушкой.
Гурген, старший сын, вскоре вернулся, бледный и онемевший. За ним
следовали Эрасти и вооруженные дружинники. Вардан точно прирос к тахте, он
не в силах был разжать зубы, в которых торчало подрумяненное крылышко
цыпленка. Пот холодными каплями затускнел на темном лбу. Комната наполнилась
той жуткой тишиной, которая разражается воплями.
Но Эрасти благодушным приветствием рассеял страх. Пожелав добрым
горожанам приятной еды, он просил не нарушать богом благословенную семейную
трапезу.
Вардан встрепенулся: если этот чертов хвост, по обычаю, высказал
пожелания, значит плохое не замышляет. Справившись наконец с крылышком,
Вардан робко попросил гостя, присланного ангелом, и отважных воинов оказать
честь его скромному столу.
Чем дальше, тем больше оживлялся Вардан, суетились женщины, настойчиво
угощали сыновья. Гости с удовольствием раздирали жирных кур, смачно
облизывали пальцы, осушали чашу за чашей терпкого прохладного вина, вытирая
затылки пестрой тканью. Лишь когда старшая невестка внесла третий поднос с
медовыми сладостями, Эрасти беззаботно сообщил, что Моурави ждет Вардана на
разговор.
Нельзя сказать, чтобы обрадовало такое приглашение, но Вардан понимал:
сопротивляться бессмысленно. Потом - если бы его вздумали кинуть в
подземелье, Эрасти не ел бы у него хлеба и не пил вина. Вардан почти
спокойно надел воскресный архалук и отправился с Эрасти.
Входя в дом Саакадзе, купец снова оробел. Зачем зовет? Более получаса
томился он в зале приветствий, осаждаемый тяжелыми мыслями. Почему-то
назойливо преследовало: напрасно столько птиц перерезал, многие неслись,
трех наседок с яиц согнали, а племенного петуха сварили. И так ясно
слышалось кудахтанье встревоженного птичника, что, когда вошел Саакадзе,
Вардан Мудрый развел руками, сокрушенно простонал: "Что будешь делать,
многое в жизни напрасно творит человек".
Саакадзе пропустил мимо ушей запоздалое признание, небрежно ответил на
подобострастный поклон и принялся расспрашивать о торговых буднях майдана.
Купец ободрился; забыв о мучивших его ужасах, он весь ушел в подробное
описание вьюков и кип. Не поскупился и на черную краску для многочисленных