1.2. ПЕРВАЯ ПУШКА Первая пушка была рассчитана на любопытство врага и число частей её - по числу врагов. На левом берегу Ворсклы возвели водяные меха, а между ними - колонну со скобкой для рычагов, по краям которых подцеплены широкие платформы. В ботфортах, заказанных для данного офорта, люди вереницей шли с платформы на платформу и обратно, такие весы поочерёдно давили на меха, получался массовый насос, выталкивающий два заряда и дающий общее распределение греха. Меха и колонна покоились на шестиколёсном помосте, а вдоль реки пробегала кожаная кишка, надуваясь от насоса, она гнала колёса и вместе всех артиллеристов, удивлённых слегка.>1 Копиисты писали машину на облаке, палящую лагом, в этом был урок мореходного и авиа-духа, и косила врага, как вертлюг разболтанная костомаха, колёса за её спиной напоминали два уха. Пушка могла быть разобрана на мельчайшие частички и разнесена по свету в нагрудных карманах армий, спрятана за щеками или вплетена в косички и т.п., что ещё не перенято нами. Представим, что враг стоит напротив ствола. Выстрел! - стрела соединяет грудь и спину, тело руками обхватывает бесконечную машину, тщится, становясь меньшим узлом большего узла. И немедленно выравниваются весовые качели, а тот солдат, что составил перевес, взлетает, как завитушка мадонны Боттичелли, и уходит за Малобудищанский лес. И спалили конструкцию, в дыму не увидев ни зги. Кто знал, что паровоз эту тьму растревожит? "У него, - писал Маркс, - было в сущности две ноги, которые он попеременно поднимал, как лошадь.">2
1.3. ЯГНЁНОК РАССКАЗЫВАЕТ О РАСПРЕ ДВУХ БРАТЬЕВ, КОТОРЫЕ ПЫТАЛИСЬ ПОЙМАТЬ ЕГО ДЛЯ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ, И О ТОМ, КАК РОДИЛСЯ НОЖ Казалось, неба поперёк шли ординарные скоты, крутя ухмылками хвосты, и чаяли уснуть. Пастух меж них похож на поплавок, нанизанный на чистый дух. Варилась тонна комарья и каждая из единиц мир обегала вдоль границ, их сумма жгла пружиной шерсть, мне было больно. Думал я: есть ангел и контрангел есть, чьи чёрно-белые ряды, как в упаковке для яиц, и с точки зрения овец они выносливее всех и неделимы. Завиты галактики - их яркий мех. Я убегал от них, родных, в скачке мой пыл - угольник сил, в скачке я сахаром застыл, растаял и возник, паря, я знал, что изо всех моих ног не получится ружья. Бег, из чего была земля? Как два рельефа на одной стене, они гнались стеной за мной, о, их синхронный рёв проснувшихся в крапиве. Я расслабился в тени врагов. За степью пролегал каньон: скала, обрыв, скала, обрыв. На скалах жил десяток трав, висел на бурых корешках травинок в пропастях озон в каких-то призрачных мешках. Из-за луны и мимо нас катился весь в слезах клубок простых колючек. Я залёг. Они - искать! От сих до сих. Но друг на друге взгляд увяз преследователей моих. Открылся чудный разворот земных осей, я заскользил вдоль смерти, словно вдоль перил в зоосаду вокруг оград, где спал сверхслива-бегемот и сливу ел под смех солдат. Масштаб менялся наугад. Мой Боже, ты не есть часы. Я есмь не для колбасы, история - не след во мглу, зачем вцепился в брата брат, дай им двуручную пилу! Сближаются. Взаимен слух. И шаг. Мерцают кулаки. Как проволочные мотки, концы друг в друге ищут. Вящ удар был брата брату в пах, вспых! - над вознёй взлетела вещь. Та вещь была разделена в пропорции, примерно, пять к двум, что поменьше - рукоять, побольше - лезвие; соврёшь, сказав: длина, ещё длина... Спина подсказывает: нож, ножа, ножу, ножом, ноже. В проёме занавеса клин так разбегается в экран, как нож обнял бы небеса. Он здесь, и - нет его уже. Но это принцип колеса. Вслед за блуждающим ножом уходит человек-магнит. Нож! оглянись! Моих копыт раздвоенных печать в кружке Земли. Ночь. Воздух пережжён. Душа на подкидной доске.