—
Не все солдаты ненавидят евреев.
—
А вы? — спросил тот же голос.
—
Мне ненавистна лишь слабость.
—
А мне — невежество.
—
Я не настолько невежествен, чтобы попасться на ваши
жидовские штучки, — сказал директор.
—
А я не настолько слаб, чтобы струсить перед вашей казацкой
бравадой, — не уступал старик.
Сергей воспользовался минутным молчанием и трижды постучал в
тяжелую дубовую дверь.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОРЬКОЕ И СЛАДКОЕ
23
Она открылась, и Сергей увидел своего дядю с незнакомым
стариком.
—
Знакомьтесь, кадет Иванов, — резко бросил дядя. — Этот
человек — ваш дед.
Белоголовый старик поднялся навстречу Сергею. Его лицо
лучилось счастьем, а губы мягко шептали, словно приветствовали
его каким-то незнакомым именем:
—
Сократес... мы все-таки свиделись... мой Сократес...
Гершль протянул руки, чтобы поскорее обнять своего
внука. Когда же увидел, что мальчик не узнает его, сжал его руку в
своих старческих ладонях:
—
Здравствуй... Сережа. Вот мы и встретились. Я так давно
собирался навестить тебя, вот только... ну вот, теперь ты знаешь,
кто я.
Директор оборвал его на полуслове:
—
Отправляйтесь в казарму, кадет Иванов, и соберите все, что вам
может понадобиться в увольнении. Вы идете в увольнение на два
дня.
—
Что же касается вас, — обратился он к Гершлю, — то вы
отвечаете за то, чтобы в воскресенье пополудни мальчик был в
школе. Ему нужно готовиться к занятиям. Я не хочу, чтобы он
вырос... как вы говорите... невежей.
—
Конечно, конечно, — сказал Гершль, не выпуская из рук
ладошку мальчика. — Нам всем нужно учиться, много чему
учиться...
Директор только рукой махнул, давая понять, что не задерживает
их. Сергей что было духу бросился в казарму собирать свои вещи.
А потом началось его увольнение. Они с дедом бок о бок шли по
долгому темному коридору, вышли через железные ворота, и через
поле, по заснеженной дороге — к поросшему леском холму.
Восьмидесятилетний Гершль — на самом деле он перестал считать
свои годы после того, как умерла Эстер, — двигался шаткой
походкой, зато Сергей летел, как на крыльях. Он то забегал далеко
вперед, то снова останавливался, чтобы дед мог догнать его,
сбивал снег с веток и, словно опьяненный нежданной свободой,
жадно вдыхал морозный воздух. Он не знал слов, которыми можно
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОРЬКОЕ И СЛАДКОЕ
24
было выразить его восторг. Ведь он, оказывается, был ничуть не
хуже тех, других кадетов, что оставались сейчас в школе.
У него тоже есть в этом мире свои близкие люди. У него тоже есть