суставы отчаянно болели после долгого пути. Он долго застегивал
на все пуговицы свое старое пальто, потом нахлобучил шапку на
голову, прошелся пару раз пальцами по белой, как снег, бороде и
водрузил на свой огромный нос очки в проволочной оправе. Толпа,
повалившая из вагона к выходу, увлекла за собой и старого еврея,
но тот, казалось, даже не замечал, что его теснят со всех сторон,
лишь крепче прижимал к груди свой потертый саквояж. Все также
прижимая его к груди, словно малого ребенка, Гершль спустился
на перрон и шаркающей походкой двинулся к выходу в город. Все
вокруг было покрыто густым утренним туманом. Он посмотрел на
небо. Похоже, сегодня выпадет первый снег.
ПРОЛОГ
11
Гершль поправил шапку. Впереди его еще ждала дорога, примерно
полдня езды от города. Кто-нибудь да найдется ему в попутчики,
какой-нибудь крестьянин подсадит на свою телегу.
Поездка, впрочем, уже порядочно измотала его. Бесконечные часы
за верстаком выгнули Гершлю спину, подобно тем скрипкам,
которые его руки вырезали из отборных чушек клена, ели и
черного дерева. А еще Гершль был часовым мастером. Оба эти
ремесла перешли ему по наследству, одно от отца, другое от деда.
И Гершль, который так и не смог предпочесть одно другому, так и
мастерил поочередно — сначала часы, потом скрипку, чтобы
потом снова взяться за часы. И даже на склоне лет, несмотря на то,
что суставы натруженных пальцев ныли все сильнее, он работал с
прежним тщанием, и каждая скрипка, что выходила из-под его
резца, была для него как первая, а часы — словно последние в его
жизни.
Мастерская тоже досталась ему от отца. Убедившись, что юный
Гершль в состоянии прокормить себя сам, он отправился на
Восток, чтобы заняться более прибыльной ювелирной торговлей.
Богатство и щедрость отца позволили Гершлю, еврею, выправить
необходимые бумаги и дальше жить в Санкт-Петербурге.
Женившись, он переехал со своей женой Эстер в отдельную
квартиру.
Несколько часов спустя он, устроившись на мешках с картошкой в
тряской крестьянской телеге, ехал по разбитой грязной дороге. А
дальше уже было рукой подать до школы, что стояла у самого
берега озера Круглое, среди холмов, на север от Москвы, где
учился внук.
Осторожно спускаясь по скользкой тропе в лощину, Гершль лишь
покачал головой, вспомнив, сколько писем он написал туда за
последние пять лет. И все напрасно. На каждое его прошение
повидаться с внуком ему приходил ответ, обязательно на гербовой