А Миха, видимо, считал такие подробности совершенно излишними и, не желая выпячивать себя, говорил мне:
— Ну к чему все это? Довольно! Не все ли равно, куда я еду — в Грузию или куда‑то в другое место. Я еду в один небольшой уголок космоса.
Из Стокгольма мы выехали в тот же день. Я попал в купе Ленина и до самого Петрограда ехал вместе с ним.
Как только поезд тронулся. Ленин откуда‑то извлек целую кучу русских газет, переданных ему товарищами в Стокгольме, снял пиджак, влез на верхнюю койку, .зажег электрическую лампочку, прилег и стал читать газеты. «Володя, ты же так простудишься!» — заметила супруга, собираясь укрыть его покрывалом, но Ленин не захотел.
Я тоже прилег на верхней койке напротив него и видел, как быстро к жадно он просматривал и читал газеты.
Не нужно забывать, что в Швейцарии мы узнавали о революционных событиях в России лишь посредством телеграмм, и только в Швеции нам представилась возможность ознакомиться с неискаженной и непосредственной информацией из поступавших в Стокгольм газет, в которых можно было прочесть отчеты о выступлениях на том или и ином собрании или заседании.
Поезд мчался во мраке ночи.
В нашем купе царили спокойствие и тишина: были слышны лишь резкий шорох переворачиваемых газетных страниц и гневные возгласы Ленина: «Ах, каналья! Ах, изменник!»
Мы знали, что эти слова относятся к Чхеидзе или Церетели в связи с их каким‑нибудь оппортунистическим выступлением, и тайком улыбались. Опять доносились слова: «Прихвостни, изменники!».
— Нет, это слово «социал–демократ» настолько испохабили, что мы должны отделаться от него! Стыдно называться так! Мы должны взять себе другое название! — обратился он к нам с горящим взором.
Долго ворочался он на койке без пиджака, прочитанную газету тут же бросал в угол и брался за новую.
Утром, когда мы кончили пить чай, Ленин обратился ко мне:
«Выйдите, пожалуйста, обойдите все купе и предложите всем собраться в коридоре. Мы должны поговорить о том, как нам вести себя и что говорить в том случае, если Временное правительство кадетов арестует нас по прибытии в Россию».
Я обошел все купе и передал поручение Ленина, но никто не выходил из купе.
Ленин спросил меня: «Ну как, вышли в коридор?»
— Я сказал всем, но почему они не выходят, не знаю.
— Да, но как же вы не сумели сказать им так, чтобы они вышли!
Тогда я не понял смысла слов Ленина. Теперь я понимаю, как должен был сказать по–ленински, чтобы они вышли.
Я покраснел и ничего не мог ответить; затем я вторично обошел все купе, и на сей раз все вышли.
Когда мы собрались в узком коридоре, Ленин разъяснил нам, что наши ответы должны носить наступательный характер. Мы сами должны были посадить на скамью подсудимых и предъявить им обвинение в том, что они совершенно не позаботились о нас, не предоставили нам путь для возвращения и не обратились к союзникам с предложением пропустить эмигрантов в Россию.