Одно из замечательных свойств таланта Вахтангова — это уменье находить для каждой пьесы и для каждого героя свою, неповторимую, оригинальную форму сценического воплощения. Вахтангов никогда не повторялся. И все новое, что выходило из его рук, отнюдь не было результатом погони за формальной оригинальностью. Это новое, оригинальное было каждый раз художественным открытием и рождалось у Вахтангова как-то само собою, совершенно органически, как необходимость, как единственная в этом случае закономерная форма. И только в эту единственную форму могло войти содержание спектакля, слагавшееся у Вахтангова из взаимодействия автора (то есть пьесы), театра (то есть данного индивидуального театрального коллектива) и, как он говорил, «современности» (то есть ощущения художником сегодняшних интересов и требований народа в лице массового зрителя).
Вахтангов необыкновенно остро чувствовал неповторимое содержание каждого дня жизни, каждого ее мгновения, ее беспрерывное движение и изменение, и это придавало какую-то особую, интимную, лирическую жизненность его творчеству. Он обладал удивительно острым «чувством сегодня», «чувством момента». Но то, что он делал, не имело ничего общего с поверхностной модой. Он жестоко и справедливо клеймил театральных модников. Его же чувство неповторимого «сегодня» было лишь наиболее точным выражением того, что он каждое явление видел всегда в свете общего развития духовной жизни общества. В «сегодняшнем» он непременно видел нарождающееся «завтра». Его искусство потому и было таким жизненным, что он глубоко ощущал биение пульса жизни и чувствовал беспрерывное рождение нового, того, что растет и побеждает в обществе и в искусстве. Он шел вместе с жизнью, торопя и организуя окружающую среду, борясь, преодолевая косность, сопротивление, инерцию.
Самый главный принцип Вахтангова в театре — это принцип образной природы театрального искусства. По отношению, скажем, к поэзии или к музыке этот вопрос был давным-давно решен. Что иное, если не художественный образ, образное отражение действительности, является основой этих искусств? Но другое дело в практике театра, где «материалом» искусства является не слово и не звук сами по себе, а живой конкретный человек — актер, который только через свою совсем, не условную, а весьма реальную, существующую, независимо от воли драматурга и режиссера, физическую природу может воплотить их замысел. Тут художественное воплощение далеко от какой бы то ни было отвлеченности, тем более, если речь идет о «психологическом театре».