Майор
поспешал навстречу
девушке в накинутом
на плечи белом
халате, появившейся
из-за того угла,
за которым
начиналась
лестничная
клетка. Смолин
ее, точно, пару
раз видел в
«Рапире» —
молоденькая,
симпатичная,
черные волосы
по плечам… а
лицо бледное,
застывшее,
настолько
горестное, что
Смолину стало
не по себе. Он
оглянулся,
вздрогнул —
но тут же сообразил,
что это он мысленно,
а не в полный
голос вскрикнул:
«Нет!».
Девушка
шла как слепая,
ничего и никого
не видя вокруг.
Майор оказался
перед ней, заглянул
в лицо, взял за
плечи — а она
движением
сломавшейся
куклы уткнулась
ему в грудь
лицом, плечи
затряслись…
Не
нужно было
гадать и врать
самому себе.
Едва Смолин
ее увидел, понял,
что случилось.
Прощайте, Шевалье…
Он
повернулся,
вышел на крыльцо,
спустился по
широченным
низким ступенькам
и зашагал прочь
с больничного
двора. Не было
ни смысла, ни
надобности
здесь более
оставаться.
Майор для него
сейчас совершенно
бесполезен,
как и он для
майора, а с эльфочкой
сейчас невозможно
говорить ни
о чем. Так что
нечего здесь
больше делать.
Он
вяло удивился,
что не чувствует
ни боли, ни тоски.
Ничего не было,
кроме злости
— холодной,
рассудочной,
звериной. Есть
принципиальная
разница между
неаполитанцем
и корсиканцем,
говорил Шевалье…
Махнул
светлой японской
машинке с желтым
гребешком на
крыше, в которой
не усмотрел
ни одного пассажира,
и та, даже не
моргнув поворотником,
моментально
притерлась
к обочине. Не
вступая в переговоры,
Смолин сел,
захлопнул
дверцу и распорядился:
— В
центр, на Кутеванова.
Таксист
осторожненько
начал, не трогаясь
с места:
— Это
будет…
— Это
будет не дороже
денег, — металлическим
голосом произнес
Смолин. — Сколько
будет, столько
и будет. Поехали.
Таксист,
пожав плечами,
все же тронул
машину. Выхватив
телефон из
кармана, Смолин
открыл «Контакты»,
вызвал Яшку
и, едва услышав
голос, сказал:
— Я
к тебе выехал.
Ты дома? Отлично,
еду…
Нажал
клавишу отбоя
и откинулся
на спинку сиденья,
зажимая телефон
в кулаке. Вот
именно, Корсика
и Неаполь…
Это
Шевалье еще
лет двадцать
назад растолковывал
ему разницу
меж неаполитанским
и корсиканским
подходом к
делу.
Итак,
Неаполь. В
живописно-убогую
кухоньку, где
Джузеппе увлеченно
лопает макароны,
врывается
растрепанный
Джованни и
вопит с порога:
— Джузеппе,
старина, у тебя
несчастье!
Пьетро, этот
рогоносец, чтоб
ему провалиться
на ровном месте,
только что
зарезал твоего
дедушку!
Миска
с макаронами
летит в одну
сторону, вилка
— в другую, Джузеппе
орет благим
матом:
— Пьеро!
Арлекино! Карабасо!
Все сюда! Этот
мерзавец Пьетро,
гореть ему в
аду, убил нашего
дедушку!