Он
замолчал, окинул
троицу внимательным
взглядом. Что
ж, он с самого
начала оценил
их совершенно
правильно: они
не торопились
с вопросами,
они не вскакивали
с мест и не
выкрикивали
всякие дурацкие
реплики в стиле
бразильской
мелодрамы. Они
просто сидели
молча с такими
лицами, что
Смолин кое-кому
не завидовал…
— Вы
уверены? —
спросил заочно
знакомый.
— Уверен, —
сказал Смолин. —
Я не знаю, кто
убил, но, кажется,
знаю практически
наперечет всех,
кто затеял. Ну,
может, есть еще
один-два игрока,
но это опять-таки
детали… Один
крохотный, но
существенный
нюанс: доказательств
нет ни малейших.
Ни малейших,
честное слово.
А потому ни
одной фамилии
и ни одного
эпизода вы от
меня, пардон,
не услышите.
Или вы настолько
юные и наивные,
что полагаете,
будто подобных
ситуаций не
бывает? Когда
все лежит на
поверхности
и имена известны
наперечет, а
предъявить
ничего невозможно?
Он
намеренно
сделал долгую
паузу — но они
молчали, все
трое. Не были
они ни юными,
ни наивными.
Прошло много
времени, прежде
чем совершенно
незнакомый
промолвил тихо:
— А
может все же…
— Нет, —
сказал Смолин. —
«Ни малейших»
— это и означает
«ни малейших».
Их не прищучить,
никого. А вот
здания вы можете
в самом скором
времени лишиться… —
он поднял ладонь. —
Вот только не
надо вот этого…
Щеки надувать
не надо, ребята.
Вы, конечно,
взовьетесь
сейчас орлами
и будете кричать,
что не допустите,
костьми ляжете,
и вообще… Да?
Давайте побудем
взрослыми. Мы
все не пацаны,
а жизнь нынче
сложная и жестокая.
«Рапира» — это,
как выражался
герой у классиков,
очень бла-ародно,
но есть еще и
се ля ви… Положа
руку на сердце,
фигурой был
один Шевалье,
а все прочие
никак не фигуры,
в том числе и
я. Ну да, в Шантарске
там и сям сыщется
масса хороших
людей, прошедших
«Рапиру», иные
занимают кой-какие
посты… именно
что кой-какие.
Никак не те, с
которых можно
что-то затормозить
и блокировать.
Остается митинг
у администрации
устраивать,
петиции сочинять…
вы сами-то к
этому серьезно
относитесь,
а?
— Но
можно же что-то
сделать… —
сказал смутно
знакомый.
— Боюсь,
ничего нельзя
сделать, —
сказал Смолин. —
Я специально
озадачивал
своего адвоката,
а он у меня прохвост,
каких мало…
в хорошем смысле.
Так вот, он с
ходу, не особенно
и напрягаясь,
выложил четыре
законных схемы,
по которым вас
могут недельки
через две выпнуть
на улицу. Законных.
Четыре. Подозреваю,
что их может
оказаться и
больше. Уж поверьте
на слово. Я в
этой истории
— лицо заинтересованное.
Не буду, уж простите
великодушно,
углубляться
в детали, но
меня прессует,
очень похоже,
та же компашка
и по тому же
делу… а прогибаться
я решительно
не намерен. В
жизни раком
не вставал и
не встану.