Но так как орать Шурка предпочитал только в привязанном состоянии, он оскалился и утек через щель под калиткой навстречу вольному ветру. Привязь волочилась за ним, как оборванный трос якоря за сорванным с места стоянки баркасом. Шурка это неудобство не замечал, он вообще ничего не замечал, летел над землей, не чуя под собой своих собачьих ног.
Так бы пес и добежал до границы со Свеей, если бы на пути не оказались чьи-то ноги. Они не предполагали никакой угрозы, стояли себе и молчали. Также молчала хозяйка этих ног — мать Роди. Так уж сложились звезды, что она шла по своим делам по узенькой тропинке, на которую и свернул не помнящий себя от свалившегося на него счастья Шурка. Разойтись было трудно, кто-то должен был уступить.
Делать шаг в лопухи и крапиву женщина не решилась, она слегка посторонилась, всем своим видом разрешая известной в деревне собаке мчаться дальше в даль свою собачью. Пес почему-то возомнил себя чуть ли не бараном, а чужие ноги, соответственно — новыми воротами. Ему-то было, по большому счеты, без разницы, где бегать: хоть в ботве, хоть в навозе, но тупое баранье упрямство неожиданно взыграло, и Шурка не свернул.
Ему-то, невеликому от природы, мешала свободно пройти всего одна женская конечность. Он бы мог, конечно, об этом заявить, но пес не настроен был разговаривать по-человечьи, а мама Роди — понимать по-собачьи.
И бестолковый слабохарактерный Шурка сделал то, что никогда еще прежде не позволял себе — он кусил эту ногу. Получилось, конечно, не так, чтобы по сторонам брызнула фонтаном кровь, плоть разорвалась до кости, а конечность — переломилась пополам. Пес был плюгавеньким и мог испугать, разве что кошек, да и то — по случаю, сил у него, прямо сказать, мало, а воинственности — и того меньше. Словом, такой укус мог бы трактоваться жестом восторга, или, наоборот, отчаянья. В данном случае — это была собачья глупость, даже среди четвероногих "друзей человека" считающаяся убожеством.
— Ай! — сказала мама Роди и подпрыгнула на месте. Скорее, она это сделала даже не от боли, а от неожиданности.
Собака отпрянула назад, поджала хвост и мелко-мелко им завиляла. При этом она закрыла глаза, опустила уши, отчего-то сознавая, что ее сейчас будут бить и, возможно, ногами.
Но мама Роди не пнула своего обидчика, она, наклонившись, почесала укушенное место и произнесла:
— Авой-вой, Шурка! Как же тебе не стыдно?
Пес весь как-то съежился, хотя он никоим образом не был ежом, присел на задние лапы и при этом одновременно подался назад. От внезапной тоски он заскулил и, в довершение позора, описался.