Зима наконец вступила в свои права. Обнаженные деревья создавали прекрасный узор на фоне ясного неба и белых гор, а через их голые ветви там и сям сквозили зеленые пятнышки вечнозеленых сосен, елей, кедров. Ветер намел большие сугробы, а на ручье, где вода прибивалась к тихой заводи, образовалась корочка льда. Позади хижины семьи Джентри, у родника, круглый год выбрасывавшего пенистую струю изумрудной воды, можно было встретить не только мелких зверюшек, но и оленя или лося, пришедших на водопой. Они опасливо приближались к источнику, боясь запаха человеческого жилья.
Джозеф слышал рассказы об уничтожении доверчивых диких животных первопоселенцами, но сам отказывался стрелять в мучимых жаждой зверей.
— По-моему, это очень нехорошо! — убеждал он Амелию.
— Какой вздор! — возражала она. — Какая разница, убьешь ты зверя здесь или в полумиле отсюда? Ну подумай, Джозеф!
Но Джозеф, взяв ружье, отправлялся по короткой дороге в скованные холодом леса, где мог охотиться без угрызений совести.
В хижине Джентри, особенно в комнате с камином, всегда было тепло и уютно, а к обеду подавалось много мяса, турнепса и маисовых лепешек. Время от времени Амелия громко тосковала по зелени, а более всего — по окороку, или «цивилизованному мясу», как она его называла: мясо дичи часто бывало очень жестким. Джентри держали в загоне кабанов и диких свиней, которые тучами носились по лесам, подрывая корни деревьев и громко хрюкая, а потом являлись к дому за остатками маисовых зерен и помоями. Весной у них появится потомство — целый выводок жирных поросят, и к следующей весне, убеждал Джозеф жену, у нее будет вдоволь «цивилизованного мяса».
Зима позволила Джозефу взяться за обещанную мебель. Он начал со столь необходимого шкафа для белья и скамьи. Джозеф терпеливо и любовно обрабатывал дерево, прикасаясь к нему нежно, как к любимой женщине. Покончив с необходимым, он к великому восторгу Амелии смастерил великолепный комод из вишневого дерева, доведя его до совершенства и искусно подогнав все ящики, а также отполировав красноватую поверхность до блеска.
У Амелии с девочками тоже было немало дел по дому. Когда выдавалась свободная минута, они усаживались за большой корзиной со старой одеждой, которая требовала починки и штопки, или вязали, пряли, ткали полотно на маленьком станке, собранном Джозефом. Правда, не было ни льна, ни овечьей шерсти, зато имелись их заменители: осенью все трое собирали дикую крапиву — ее вокруг было видимо-невидимо — и замачивали пучки стеблей, а потом извлекали из них серебряные нити. Вместо овечьей шерсти они пользовались буйволиной, которой тоже вполне хватало: эти крупные животные не только линяли, но и терлись боками о деревья, и хотя их стада ушли уже за несколько миль от поселений, на земле осталось немало шерсти; из нее и крапивных нитей получалась вполне приемлемая грубая ткань.