Дело было так.
Научно-поисковое судно «Ихтиандр» вышло в свой шестой рейс, имея необычную задачу — в деталях изучить поведение глубоководных лангустов. Не тех, что населяют тропические мелководья и доступны любому аквалангисту, а других, которые обитают вдали от берегов в глубине океана, куда уже не проникает солнечный свет. Увидеть этих лангустов можно, только погрузившись на океанское дно в батискафе, а еще лучше — в самоходном подводном аппарате. Таком, как наш «Север-2» — надежном, проверенном, совершившем сотни спусков в глубины океана. Но есть у этого аппарата не то чтобы недостаток, а одна черта «характера», с которой необходимо считаться: после каждого спуска требуется довольно длительная подзарядка аккумуляторных батарей. И вот, чтобы это время зря не пропадало, мы и решили чередовать спуски «Севера-2» и автоматической фотокамеры.
Получилось так, что начать пришлось с фотокамеры. «Ихтиандр» вышел в район, где мы предполагали найти лангустов, поздно вечером. Капитан судна Евгений Алексеевич Петухов созвал совещание начальников служб для решения неотложного вопроса: делать ли погружение подводного аппарата сразу, в полночь, или подождать до утра? Осуществлять ночное погружение или нет — решать науке.
— Район сложный,— ответил я подумав.— Под нами — огромный горный хребет, с такими же пиками и ущельями, как на Кавказе. Да еще сильные течения. Сначала нужно хорошенько исследовать рельеф дна, измерить температуру, соленость, скорость течения, а потом уже спускать аппарат.
— Согласен,— одобрительно кивнул капитан.— А что запланировали на ночь?
— Хотели бы спустить фотокамеру, сфотографировать будущий маршрут «Севера-2»,— предложил я.— У Бадулина все готово.
По моей просьбе вахтенный штурман вывел судно в точку, лежащую возле одной из вершин подводного хребта. Расчет был в том, чтобы во время съемки дна судно дрейфовало над склоном, а потом прошло и над вершиной хребта. И задумка наша удалась. Бадулин спустил с кормы гидроакустический зонд, к которому он и прикрепил свою фотокамеру. Этот зонд посылал вниз акустические сигналы, а эхолот в рулевой рубке их записывал. Таким образом, следя за записью на ленте эхолота, я видел, на какой высоте над дном находится зонд вместе с фотокамерой. Мне оставалось только по судовой станции связи «Березка» сообщать об этом Бадулину, а он опускал камеру, если она шла слишком высоко, или поднимал ее, если она слишком близко приближалась к грунту. На моем эхолоте из-под пера самописца выползали сразу две черные линии. Одна жирная — линия дна, другая потоньше — линия хода зонда с фотокамерой. Я внимательно следил, чтобы зазор между этими линиями был одинаков — три миллиметра. Это означало, что камера идет в трех метрах над грунтом.