Мы работали час. За это время глубина мало-помалу уменьшилась от тысячи до семисот метров. Нас несло над склоном хребта. Океан, устав за день от толкотни волн, спокойно дышал, и размеренная пологая зыбь едва морщила его лик. Вокруг луны, похожей на дольку лимона, светилась оранжевая корона, и темно-синие тучи, время от времени набегавшие на нее, становились пепельно-серыми. В разрывах редких облаков было полным-полно звезд, но все же меньше, чем у нас в северном полушарии. Зато они были крупнее. Ярче всех горел Южный Крест. Засмотревшись на небо, я на несколько секунд оторвался от эхолота. А когда бросил взгляд на ленту, вначале ничего не понял: вместо двух линий была одна, довольно крутая. Сообразив, что фотокамера легла на дно, я крикнул в микрофон:
— Вира три метра!
И тотчас услышал Бадулина:
— Есть три метра вира.
Когда линия на ленте раздвоилась, я облегченно вздохнул. Камера поднялась над грунтом! Но радость моя тут же сменилась тревогой. Линия дна стремительно, как лайнер на взлете, набирала крутизну. Тихоходная лебедка не успевала за подъемом дна.
Вдруг судно слегка затряслось, как стреноженный конь. Я выскочил из рулевой рубки и бросился на корму, предчувствуя беду. Кабель-трос в мизинец толщиной был натянут, как струна. Фотокамера, застрявшая на дне, держала «Ихтиандр» как якорь. Но борьба огромного дрейфующего судна и тоненького троса продолжалась недолго. Гребень пологой зыби приподнял судно и трос, согнув в бараний рог стальную кран-балку, со звоном лопнул. Кончик троса медленно сполз с барабана лебедки и упал в воду.
— Назад! — крикнул я, заметив, что Бадулин сделал движение схватить трос — сработал инстинкт: уходит — держи. Но поправить ничего уже было нельзя. Фотокамера осталась на дне.
Я пошел в рулевую рубку и сказал вахтенному штурману, чтобы он занес в журнал координаты и глубину места затопленной камеры, а на карте поставил крестик.
Утро было нерадостным. На судне уже знали о нашей неудаче. Я пошел к капитану обсудить ход дальнейших работ. Необходимо было еще раз очень тщательно измерить эхолотом глубины в месте погружения подводного аппарата, нанести на карту крутые уступы, подводные ущелья. И вот к вечеру карта была готова. Она вся пестрела значками опасностей, но отступать мы не имели права. Зато мы могли спускаться под воду, зная, что нас ждет.
В десять часов утра раздалась команда, ставшая для гидронавтов и матросов уже привычной:
— Палубной команде выйти на постановку кранцевой защиты!
И через полчаса следующая: