Никаких указаний от своего председателя министры не получили, связь с пресловутыми «верными частями» у них тоже отсутствовала. Делать нечего — решили ждать победоносного возвращения Александра Федоровича, а пока организовать оборону дворца. Исполняющий обязанности военного министра генерал Маниковский, между прочим, категорически отказался взять на себя эту обязанность, так что временным диктатором Зимнего, Петрограда и всей России провозгласили министра государственного призрения (как теперь бы сказали, социальной сферы) Николая Кишкина. Он проявил необычную распорядительность, но все, что смог сделать — это собрать во дворце несколько сот юнкеров (женщины тоже оставались пока тут). На противоположной стороне Невы в это время высаживались «роковые» для правительства морячки.
В октябре 1917-го Зимний охраняли юнкера Михайловского и других училищ Петрограда, Ораниенбаума, Петергофа, казаки и женский «батальон смерти» — всего около 1 800 штыков
День победы
25 октября 1917 года Льву Давидовичу Бронштейну (Троцкому) как раз исполнилось 38 лет, и в настроении он пребывал самом приподнятом. Этот день сулил ему лучший подарок — Временное правительство. В 10 часов утра ВРК издал свою знаменитую прокламацию «К гражданам России!», где оно объявлялось низложенным, а власть — перешедшей в руки «пролетариата». В действительности же на тот момент еще ничего не произошло: Зимний дворец продолжал «держаться» (его даже не успели толком окружить), а город привык к неопределенности последних дней и жил обычной жизнью. Только через два часа после выхода прокламации к Мариинскому дворцу, где заседал Предпарламент, подошел небольшой отряд. Солдаты добродушно попросили депутатов — в количестве около ста человек — разойтись. Народные представители так же мирно, неторопливо приняли резолюцию о временной приостановке собственной деятельности, вручении соответствующих полномочий специально создаваемому Комитету спасения и постоянной готовности к возобновлению работы в любой момент. После этого «уступил насилию» и разбрелся по домам цвет тогдашней политической мысли России — Милюков, Набоков, многие другие. Арестовать солдаты попытались только меньшевика (до 1906 года, кстати, большевика!) Анатолия Дюбуа, поскольку он оказался товарищем (заместителем) министра труда, но когда выяснилось, что это ветеран революционной борьбы, активный участник подавления корниловского мятежа, пришлось отпустить.
Ленин, конечно, в такие минуты тоже не мог усидеть на месте. Еще 24-го вечером он пишет новое взволнованное воззвание в Смольный — со словами, ставшими впоследствии историческими: «промедление смерти подобно». Записочка вместе с квартирной хозяйкой вождя Фофановой полетела Троцкому, а через несколько часов Ильич, не усидев, сам отправился в штаб восстания. Засаленная кепка, парик и перевязанная платком щека, по его замыслу, очевидно, должны были наводить правительственные патрули на мысль — перед ними простой бедняк из петроградских обывателей. На самом деле вид у Ильича, судя по описаниям, был, скорее, экзотический и привлек бы внимание любого шпика, но шпиков уже не было. В полупустом трамвае Ленин доехал до Финляндского вокзала, по пути постоянно отвлекая вагоновожатую — выведывал последние городские пересуды. Узнав, что она придерживается левых взглядов, он к ужасу спутника — финского подпольщика Эйно Рахья — начал во весь голос учить ее технике вооруженного восстания. Оказалось, что это все же довольно опрометчиво— на Шпалерной улице вождю пришлось даже прикинуться пьяным, чтобы ввести в заблуждение конный патруль (вряд ли он стал бы арестовывать большевика, но все же…).