Он показал на Джоша, сидевшего перед ними на полу.
– Мы втроем и есть одна семья, солнышко. Ты знаешь это.
– Серена просто папина подружка, – пришла очередь Джоша объяснить ситуацию младшей сестре. – Она не часть нашей семьи, потому что она не наша родственница. Она ей станет, только если папа на ней женится, но даже тогда она будет только дальней родственницей. – Взглянув на Гая в ожидании подтверждения, он весело добавил: – Как тот человек, который дал нам деньги на прошлой неделе, наш дедушка. Он тоже дальний родственник. Это значит, что он может покупать тебе подарки, но не может ругать.
Гай, поколебавшись, кивнул. Этот вопрос еще надо выяснить. Он несколько раз звонил отцу, но натыкался на автоответчик.
Элла просияла.
– Он был хороший! Когда мы с ним опять увидимся?
– Я не знаю, рыбка. Посмотрим. Ну, вы рады, что Серена переезжает? Хотите еще о чем‑нибудь меня спросить?
Она пожала плечами.
– Я не против. Раз ей нельзя нас ругать.
– Это делает Максин, – нравоучительно сказал Джош. – Это ее работа.
Элла закончила причесывать куклу.
– И еще она учит меня заплетать косички, – гордо сказала она. – Папа, а Серена будет спать с тобой в одной кровати, когда переедет к нам?
Гай снова кивнул. Из соображений безопасности Серена пока занимала комнату для гостей. Но теперь подготовительная работа была проведена.
– Да, солнышко, будет.
– Бедная Серена, – вздохнула Элла. – Наверняка ей не понравится, что ты храпишь.
Когда знакомишься по переписке, возникает одна проблема, поняла Дженни. Люди не пишут о себе все. Некоторые жизненно важные детали обнаруживаются потом, когда уже слишком поздно сказать, что вы передумали и, несмотря на краткое знакомство, поняли, что у него нет будущего.
Например, если бы Джеймс Блейр хотя бы вскользь упомянул, что у него смех, как у осла, надышавшегося гелием, она в два счета вычеркнула бы его из своего списка. А так действительность обрушилась на нее неожиданно, как только он подошел к ней в фойе театра. (Он предложил ей пойти на спектакль с его старшей сестрой в главной роли.)
И надо сказать, он вовсе не стеснялся своего смеха. К своему ужасу, Дженни обнаружила, что они пришли на комедию. Занавес еще не поднялся, а Джеймс уже успел купить ей джин с тоником и пять раз рассмеяться. Все повернулись и посмотрели на них. Одна бедная женщина, ничего не подозревая, стояла к ним спиной и, услышав этот неподражаемый звук, от неожиданности облилась шампанским. Это был громкий гогот, зарождавшийся неожиданно, достигавший апогея, выходивший из‑под контроля и продолжавшийся до бесконечности. Если бы Джеймс Блейр захотел бы передать его в письме, это выглядело бы примерно так: «Блеее‑уууу. иик…блееееуууу. иик…иик…иик… блааааууууууу… иик!» И на протяжении всех девяноста минут этот звук стал ее проклятием. Она не знала, что хуже – сам смех или нездоровое любопытство остальных зрителей, сидевших в пределах слышимости.