Помощь к ним подоспела вовремя. Десантники тащили тяжелые мешки с оборудованием, детонаторами, и дело у них сразу же пошло быстрее. Теперь они разматывали длинный шнур взрывчатки, укладывали его вокруг пожара, подрывали, и в то же мгновение образовывалась минерализованная полоса. Оставалось только пускать встречные палы. Но до ночи они так и не успели сделать вокруг пожара «кольцо». Помешала темнота, оставалось надеяться, что огонь не прорвется через влажное и топкое болото, где обрывалось неоконченное кольцо.
Разожгя костер, окопав со всех сторон его и мешки со взрывчаткой, они до утра продремали у пожарища, окарауливая огонь. Спать было невозможно. Все время бухало, рушились подгоревшие сухары, отсветы огромных языков пламени ненадолго озаряли все вокруг. Окружавшие десантников сосны становились в этот миг алыми. Хотелось есть, но еда осталась в мешках у озера, и идти за ней никто не решился в темноте.
Под утро пожар стал замирать, стало возможным тушить кострища по краям его. Окапывали их, закидывали влажным мхом, землей...
Оказалось, что огонь все-таки перебрался через болото и теперь начал гореть ближайший лесок. Вновь взялись за взрывчатку. Опять рыли, рвали, захлестывали пламя ветками. Только к вечеру следующего дня удалось локализовать огонь. Немного им помог дождичек, пролившийся незадолго до того, как они проложили последний шнур взрывчатки и подорвали его. Пожарище дышало белым густым дымом, когда пятеро десантников гуськом покидали его.
Пробираясь сквозь болото к озеру, Миша думал только о том, как он сейчас придет и поест. Но, когда пришли, он так и не дождался горячего чая. Забравшись в спальный мешок, заснул у костра. Исаев притащил охапку беломошника, соорудил из него постель с подушкой и перетащил на нее вместе с мешком практиканта, приговаривая:
— Ишь ведь как умаялся, хоть воруй, не слышит ничего.
Проснулся Миша внезапно. Стояла удивительная тишина. Костер погас. Он лежал один, никого из десантников рядом не было. Взглянул на часы. И двух часов не прошло с тех пор, как он заснул. Но спать больше не хотелось, сон как рукой сняло. Темные вершины деревьев колыхались над ним. Небо синело, наступал рассвет. У самого берега в озере плескалась в осоке рыба, и Миша догадался, куда подевались десантники.
Он вновь закрыл глаза, и тут же в памяти его возникла картина, которая за последние годы жизни являлась во сне много раз.
...Это было еще тогда, когда был жив отец, жива мать. А он еще не поселился вместе с братьями в детдоме. Он вспомнил, как все они приехали на сенокос. Отец косил зеленый луг у болота. Как заснули они все, привалившись к стогу, и как, проснувшись, Михаил до неправдоподобности близко увидел длинные журавлиные лапы. Красные, чешуйчатые. Журавлиная шея скрывалась за столом. Собрав лапу в щепоть, журавль медленно приподнял ее, собираясь шагнуть (видимо, охотился на лягушек), и тут Михаил не выдержал: вцепился в эту лапу, но испуганный журавль, будто лошадь, с такою силою лягнул его второй, что Миша опрокинулся, грохнулся на спящего отца и от обиды заревел. Журавль был высоко в небе, а отец, поглаживая сына, говорил: «Ничего, сын. Вот вырастешь, поднакопишь силенок, достанешь ты своего журавля».