На причалах в Кодинске я видел Василия Григорьевича в потертом рабочем кителе, в берете. Слышал, как он подбадривал одного молодого капитана, только что пришедшего на Ангару и тоже с морского флота.
— Не бойся порога,— говорил Шаповалов капитану, который совершал первые самостоятельные плавания по Ангаре,— чего его бояться, иди через него, не робей, он не любит робких, раз пройдешь, развернись да еще раз — чтобы он тебя помнил...
Когда инспекционное плавание было закончено, Шаповалов доложил начальству по рации, что судоходная обстановка на реке в порядке, тяжеловесный груз можно проводить.
Мы с Валерием отправились в обратный путь, в Усть-Илимск. К вечеру первого же дня Валерий заметил сигналы, которые подавал буксир, поднимающийся с баржей вверх по реке. Буксир работал винтом изо всех сил, баржа стояла на месте. Валерий пришвартовался к борту буксира, на его мостике помощник капитана, нервными движениями вытирая со лба и шеи пот, перекладывал руль: буксир водило из стороны в сторону на туго натянутом, как струна, тросе, который держала севшая на камни баржа. Ее занесло на камни на повороте. Были наложены дополнительные швартовые, которые соединили наш катер с буксиром. Машины обоих судов дали полный ход, и баржа потихоньку поползла...
Мы продолжили плавание. Катер с баржей шел рядом. Садилось солнце, пора было останавливаться на ночлег. Осторожно подбирались мы к крутому берегу, темнота уже поглотила оба судна. На фоне неба вырисовывались верхушки лиственниц и кедров, берег отбрасывал на воду глубокую тень, светлая полоса реки была далеко в стороне, казалось, мы блуждаем по лесу, ища подходящего пристанища. Матрос на носу буксира, освещенный прожектором с рулевой рубки, опускал в воду мерный шест в красных и белых полосах, выкрикивал на мостик глубины.
— Все ясно,— проговорил капитан
Место было глубокое и тихое, как раз подходящее для ночлега. Буксир уперся носом в камни, затем тихонько привалился к нам бортом, вслед за ним течением прижало к берегу баржу. Швартовый трос закрепили за дерево. В иллюминаторы смотрела таинственная таежная темень, судовые машины не работали, за бортом мягко шуршала вода, с берега ползли невнятные лесные шорохи. Небо, вода, лес — все превратилось в глухую осеннюю ночь, только горели на палубе опознавательные огни, со стороны они были похожи на угли догорающего костра.
Утром, как только рассеялся туман, мы тронулись дальше, оставив позади буксир. Быстро синело небо, косые солнечные лучи, пронзая остатки тумана, выхватывали из утренних сумерек зеркальные полосы воды, песчаные отмели, лес, еще окутанный темнотой. Солнце поднималось выше, сильнее заблестела вода...