Не позволяя никому опередить себя, он отринул колебания и сразу полез за завал. Бориса монголы побаивались, не отпускали без присмотра, и за Мещериным последовали воины. А последними осторожно преодолели лаз сыновья главы рода. Внутри просторного, несомненно, когда-то проделанного людьми прохода устоялись запах сырости и плесени, а слабо проветриваемый воздух словно нанизывался на глухое звучание, вызванное шумом падающей в речку воды, которое за продолжительное время своим однообразием, казалось, способно было свести с ума. Оно слышалось сзади и впереди, как будто проникало сквозь всю скалу, и позволяло двигаться в кромешной тьме. Крайне осторожно, на каждом шагу прощупывая шершавый и склизкий пол ногами, они прошли весь проход, в конце концов приблизившись к бледному, размытому пятну света. Свет просачивался через узкий выход, который за сотни лет почти весь залепился корнями травы с землёй и снаружи зарос деревьями, кустарником и стал похож на звериную норку. Чтобы выбраться наружу, пришлось ножами прорубать необходимое отверстие. Пленникам оружия не доверяли, воины рубили и разгребали землю, ветки и корни сами. Прошло не меньше трети часа, прежде чем они проделали дыру, которая позволила всем выбраться на тихую и мрачную, накрытую тенями высоких скальных откосов полянку. Как огромным венком, обрамляемая зарослями полянка была зажата в котловине. Но котловина эта в южном направлении давала возможность покинуть её и достичь крутого склона, по нему подниматься в гору, словно указывая направление тем, кто смог преодолеть тайный проход, к вполне определённой цели.
Заделанный камнями проход, скрытый для непосвящённых завесой водопада, тревожная сумрачность полянки, на которой они очутились, подтверждали, что изображение на плашке не было произвольно нацарапанным рисунком. Пока всё говорило о том, что они были на верном пути к раскрытию тайны давнего и страшного века. Мистическая связь этого места с безымянными предками, невидимый, но витающий вокруг мрачный призрак Чингисхана, как будто разбуженный их непрошеным появлением, начали тревожить Мещерина и монголов. Они притихли. Их близкое к трепетному страху настроение передалось и Насте. Она цепко схватилась за руку Бориса, и уже не отпускала на всем подъеме.
Заросший склон заканчивался пологим уклоном, который понемногу выравнивался. Низкие заросли выпустили их на прогалину лужайку, и за ней раскрыла зев большая, сужающаяся в отдалении расщелина. Суровые и грубые, как древний мир, очертания начала расщелины даже в дневное время вызывали смутное беспокойство. Вдруг Настя нарушила окружающую дремотную тишину испуганным вскриком. Она и второй рукой вцепилась в Бориса, уставилась на трухлявые останки скелета человека, как будто пытающиеся укрыться в густом разнотравье. Мягко высвободившись из её рук, Борис оглядел это место, оценил, как удобное для засады, и, опустился на колено, склонился над скелетом. Там, где у хозяина скелета когда-то находилось сердце, он пальцами несколько раз ковырнул землю, но, казалось, без особой надежды найти то, что рассчитывал. К своему удивлению, действительно, обнаружил бурый наконечник стрелы, как червями, насквозь изъеденный ржей. Наконечник был древним, трехгранным, от боевой стрелы, какими стреляли из больших, почти в человеческий рост китайских луков.