счастье.
Так они проехали многие сотни километров, и на рассвете следующего дня шофер
свернул с трассы на пыльную проселочную дорогу, которая вела к домам фермы.
Там были и другие водители со своими грузовиками, но больше всего там было
мяса, горы мяса, целые телята на распорках, медленно жарящиеся под
внимательными взглядами гаучо****. Итальянец ел и пил, как никогда в своей
жизни и столько, что шофер-амфитрион, который-то и сам ни в чем не отставал от
других, отправил его продолжать путь в грузовом отсеке машины, чтобы он
хорошенько проспался на мягких матрацах.
О том, что произошло в Мендосе, дон Джузеппе так никогда и не узнал, как не
узнал он и о том, остановился ли грузовик в этом городе. Помнит он лишь, как его
разбудил ледяной воздух и голоса людей в зеленых униформах, приказавших ему
выйти.
С головой, которая казалось, вот-вот разлетится на куски от боли и невыносимой
жаждой, дон Джузеппе спрыгнул на землю и поразился суровому пейзажу
заснеженных Анд. Этот жест удивления дал чилийским карабинерам понять, что
он не имел ни малейшего понятия о том, где находится.
- Этот памятник – Христу-Спасителю – граница. Все что слева от нашего Господа
- это Аргентина, а все что здесь справа – Чили.
Только теперь дон Джузеппе заметил, что водитель грузовика был не тем,
который забрал его в Буэнос-Айресе, и на своем путаном генуэзском диалекте он
попытался тысячу и один раз объяснить, что целью его поездки была Мендоса, и
рассказал о последствиях асадо***** и выпитого вина.
Единственное, что понял дон Джузеппе из слов чилийских карабинеров, это
вопрос о том, понравилось ли ему аргентинское вино и асадо. Как мог, он ответил,
что да, и этого оказалось достаточно для того, чтобы чилийские полицейские
немедленно потащили его в таверну гарнизона. Там эмигранта ждал следующий
банкет с мясом и вином, с последовавшей за ним пьянкой, проснувшись после
которой он обнаружил, что стал деловым партнером одного сержанта, занятого
разведением индюков и прочей домашней птицы.
Через несколько лет, дон Джузеппе, тано для одних и бачича для других, открыл
свой магазин импортных товаров в квартале Сантьяго, где прошло мое детство.
Он был просто еще одним гражданином этого пролетарского квартала. В своем
толстом блокноте с черной обложкой он записывал долги соседей, покупавших у
него в кредит, среди нас, малышни, он раздавал щедрые ломти колбасы, посвещал
нас в тайны оперы, которая звуча с его грамофонных пластинок, делала
прекрасными наши долгие вечера и время от времени приглашал весь наш
квартал праздновать футбольные победы итальянского Аудакс Спортиво.