В углу на гвоздике висела измазанная красками блуза, а на полу лежали связанные в пучок кисти. Рузанна подумала, что это вещи Гранта. Но она не спрашивала о нем именно потому, что ей хотелось спросить. Глупость какая-то получалась.
Она только вскользь справилась:
— Когда кончаете?
— Да вот стены просохнут.
Рузанна ушла, досадуя на себя.
Грант появился в самое неожиданное время. Он пришел к Рузанне домой поздно вечером.
Мама вышла на стук. Вернувшись, сообщила:
— Это тебя. С работы, что ли…
Художник стоял в маленькой передней. Его волосы блестели от мокрого снега, по лицу стекали капли.
— Что случилось?
— Все!
Он будто выдохнул это короткое слово. И, не ожидая ее вопросов, торопливо объяснил:
— Они вымазали стены олифой. Пропитали штукатурку олифой. Краска ляжет на поверхность, как блин… Как, — он поискал сравнения, — как холодная лягушка.
— Но так всегда делают! Под роспись кладут на стены олифу.
— В банях, — зло ответил Грант. — Мне нужна мягкая стена, которая впитает краску, без блеска, без холода. Что же вы стоите? Пойдем! — Он нетерпеливо протянул руку.
Ей даже не пришло в голову спросить, для чего идти смотреть пропитанные олифой стены. Она забыла ввести Гранта в комнату, и, пока одевалась, волнуясь и теряя то чулок, то расческу, художник стоял в передней — нахохлившийся как воробей в непогоду.
— Куда ты ночью? — удивленно спросила Ашхен Каспаровна.
На это Рузанна ответить не сумела.
Они бежали по улицам, мокрым от колкой, смешанной с дождем снежной крупы. Бежали так, будто торопились предотвратить ошибку. Но все уже было сделано. В пустом зале, куда их впустил сторож, тускло поблескивали желтоватые стены.
Грант сел на ступеньку переносной лестницы и молча стал раскуривать папиросу.
— Почему же вы не предупредили? — спросила Рузанна.
Она уже поняла, что придется сбить всю штукатурку и произвести работу заново. Прикинула в уме, во сколько это обойдется. Такой перерасход потребовал бы специального разрешения. Кроме того, нарушались сроки…
— Сейчас бесполезно выяснять, кто кого предупреждал, — нехотя отозвался Грант. — Можно это исправить?
— Сомневаюсь. Вам придется примириться с олифой.
— Нет, — коротко ответил художник.
— А договор?
— Кто-нибудь меня заменит, — усмехнулся Грант, — художник найдется. То, что я хотел, нельзя сделать на этом материале.
— Ну, сделайте что-нибудь другое, — настаивала Рузанна.
— Почему вы меня не понимаете? — нахмурился Грант. — Чтобы начать дело, надо быть убежденным. Вот, например, вы не пошли бы тогда, помните, просить комнату для меня или, скажем, для Сашки Баблоева? Правда? Вы были убеждены — и все получилось. Без убеждения ни черта не выйдет.