Машина военного суда совершила свою работу быстро. Вместе с Максимилианом суду были преданы генералы Мирамон и Мехиа. Генерал Мендес был расстрелян на месте в день взятия Кверетаро. «Каббалист», так удачно предсказавший Максимилиану, что буква M принесет ему счастье, оказал генералам с фамилией на эту букву очень плохую услугу.
Все же тогда был девятнадцатый век, а не двадцатый: какие-то внешние гарантии правосудия признавались не обходимыми и в Мексике. Подсудимым было предложено избрать защитников. Максимилиана защищали — вполне добросовестно — два адвоката, принадлежавшие к республиканской партии. Сущности дела это, конечно, не меняло: политическое убийство оставалось политическим убийством. Но формы были соблюдены. Правда, бывший император на процессе не присутствовал, однако не по вине властей: он сам отказался от появления на суде, ссылаясь на то, что процесс будет происходить в театре и, следовательно, примет характер балагана: «Я на сцену не выйду, меня можно будет только притащить туда силой...» Балагана не было, была обычная в таких случаях судебная комедия. Не стану, впрочем, утверждать, что приговор был предрешен (хотя это и весьма вероятно): из семи офицеров, составлявших коллегию военного суда, трое высказались за «пожизненное изгнание подсудимого из Мексики», то есть именно за то, чего добивались друзья Максимилиана. Он был приговорен к расстрелу большинством четырех голосов против трех.
Низложенный император встретил приговор совершенно спокойно. В его литературных произведениях о смерти говорится довольно много. «Воображение все преувеличивает. Даже смерть не так страшна, как ее изображают». Он уверял, что не желает дожить до преклонного возраста. «До тридцати лет человек живет ради любви, от тридцати до сорока — ради честолюбия. Позднее ему остаются лишь радости желудка и воспоминания». Максимилиан был верующим человеком. «Атеисты внушают мне ужас, а атеистки — отвращение...» Теперь был случай доказать, что смерть в самом деле не страшна. Он выдержал экзамен блистательно.
Местом казни был избран один из холмов Кверетаро, поблизости от монастыря, у ворот которого император был взят в плен. Рано утром Максимилиана разбудили со всеми полагавшимися формальностями. Он надел фрак и спокойно вышел к другим осужденным. «Вы готовы, господа? Я готов...» Помолился, отдал доктору Башу свое обручальное кольцо с просьбой передать в Вене эрцгерцогине Софии, затем сел в коляску и в сопровождении эскорта отправился на место казни.
Утро было прекрасное. Однако на улицах никого не было. В знак протеста против приговора население Кверетаро не вышло из домов и наглухо затворило и завесило окна. Почти никого не было и на холме. Там была «стенка» — если не ошибаюсь, ее и теперь показывают посетителям. Максимилиану предложили занять место посредине, между двумя генералами. Он сказал Мирамону: «Генерал, монарх обязан награждать за храбрость даже в свой смертный час. Разрешите уступить вам мое место...» Если считать необходимыми исторические изречения перед смертью, то это не хуже очень многих других, в изобилии к нам дошедших, особенно от людей 1793—1794 годов. Взвод солдат выстрелил. «Смерть последовала мгновенно».