Я передала ему разговор с Джейком.
Мы сидели в домашней библиотеке отца. Смеркалось, солнце скрывалось за деревьями Центрального парка. Новый магнитофон лежал на кофейном столике рядом с газетой «Экономист». Астронавты — шахматные фигурки разглядывали друг друга на столе рядом с книжными полками, а за ними над телевизором висела последняя картина, приобретенная моим отцом, «Бутылка кетчупа» Энди Уорхола.
Отец, склонившийся было над магнитофоном, выпрямился, когда я заговорила, и посмотрел в окно. Его лицо было почти скрыто от меня, а свет заходящего солнца, падающий из окна, еще больше мешал рассмотреть его выражение.
— Ты позвонишь ему, да, папочка? — умоляюще говорила я, протягивая номер телефона Джейка. — Ну, пожалуйста!
Он взял клочок бумаги с телефонным номером, но я знала, что он смотрел не на цифры, а на теннисный корт в Бар-Харборе и четырех мальчишек, которые играли и смеялись в далеком прошлом под безоблачным летним небом.
Не говоря ни слова, он снял трубку и стал набирать номер.
— Мистера Рейшмана, пожалуйста. Это Корнелиус Ван Зейл.
Он уселся за письменный стол и в ожидании ответа взял одну из своих серебряных шариковых ручек и рисовал что-то на блокноте. Я сразу узнала в сплетении прямоугольников теннисный корт.
— Джейк? Вики передала мне ваш разговор.
Пока Джейк говорил, была тишина. Я нервно теребила пешку и наблюдала за отцом. Он медленно положил авторучку и повернул кресло так, чтобы смотреть в окно, отвернувшись от меня.
Наконец он сказал:
— Понимаю. Да. Спасибо. — Затем, после некоторого молчания:
— Мне жаль слышать это. Скажи, могу ли я что-нибудь сделать?
И, наконец:
— Да, я позабочусь об этом. Еще раз спасибо.
Медленно повернув кресло к столу, он положил трубку. Выражение его лица было серьезным и каким-то пустым, как у скульптуры, неспособной на одухотворенную выразительность. Его прекрасные серые глаза ничего не выражали.
— Он умирает? — услышала я свой голос.
— Да. Пятьдесят на пятьдесят, что он умрет завтра во время операции. Если выживет, у него будет год. Рак. Кто-то сказал недавно, что он страшно похудел.
Я вспомнила, каким был дядя Джейк много лет назад, и комок подступил мне к горлу.
Некоторое время мы молчали. Отец сидел за столом и глядел на теннисный корт, который он нарисовал на блокноте. Наконец, я спросила:
— Что произошло между тобой и Джейком?
— Теперь это не имеет значения.
Минуты шли, а он все не двигался. Когда я начала приходить в себя, то поняла, что он еще в шоке.
— А какие дела он хотел обсудить с тобой?
Отец был бледен как полотно. Он снова медленно повернул свое кресло к окну. Я увидела, что солнце зашло и ночная мгла опускалась на город.