«Да вдобавок еще, народность — бранное слово, то есть не в смысле ругательного слова, а в смысле битвы, лозунга битвы…»
Ап. Григорьев
Однако подобная — социальная — многозначность возможна и у слова, заимствованного нами; тут только важно, чтобы оно представало каждый раз как другое слово, совсем не то, что в устах остальных, что в употреблении других.
К таким-то словам относится и слово прогресс, которое мы заимствовали не один раз.
С 1600 года через немецкий или польский язык вошло в наш лексикон латинское слово progressus, что значит просто успех. Его забыли.
В конце XVIII века то же слово пришло из французского, и тоже в прямом значении шествие, но с обязательным разъяснением, вот как у Радищева: прогресс — «шествие разума». Слишком конкретно, на термин не похоже, и слово снова не прижилось.
С 30-х годов прошлого века французское progrès понимали как столь же простое движение. Для многих бытописателей XIX века таким оно и осталось, как, например, в романе у Альбова: тут прогрессирование — «дальнейшее развитие и воплощение в форму того, что еще раньше, только смутно, бродило в ее душе».
И лишь в 40—60-х годах это слово постепенно наполнялось известным теперь смыслом: движение вперед, то есть действительно развитие. Это значение отчетливо проявляется в публицистике Белинского и его последователей.
Читающая публика внимательно следит за журнальной полемикой. В 1858 году Е. Штакеншнейдер, молодая девушка из интеллигентной семьи, пишет в Дневнике: «Я была за границей, видела цивилизацию, приобретенную посредством прогресса, то есть посредством шествования вперед по тому пути…» Совсем как у Белинского, но ниже: «Происходит какая-то путаница, слово прогресс заменило слово цель». Слишком много накопилось значений у нового слова, слишком часто его заимствовали, переводили и комментировали. Тогда же очень точно сказал об этом народник П. Ткачев:
«Едва ли есть много слов в общественном обиходе, которыми бы так часто или, лучше сказать, так постоянно злоупотребляли, как словом прогресс. Из слов, общих практической рутине и отвлеченной теории, это, конечно, одно из самых неопределенных слов. Ему не только придаются различные смыслы различными отраслями науки… но и в одной и той же сфере человеческих знаний или человеческой деятельности различные люди различно его понимают… Слово, которое имеет такое важное практическое значение, которое употребляется как ярлык для отличия друзей от врагов, должно бы было, по-видимому, иметь самый точный и определенный смысл».
В этом разъяснении хорошо выражена сущность иностранного слова, которое становится термином. Нужно знать то значение его, которое станет знаменем твоей партии. Не так было сто лет назад. Слова-термины часто оставались многозначными как раз оттого, что на русской почве в них не вкладывались еще свои, организующие идеологический смысл, понятия.