– Я хочу знать, в чем дело!
Ноэлли глубоко вздохнула.
– Хорошо.
Она рассказала ему о встрече с Исраэлем Кацем, скрыв лишь его имя и умолчав о последующем разговоре с полковником Мюллером.
– Я не знаю, правда ли, что мой друг и человек по кличке Таракан одно и то же лицо, но это не исключено.
Пораженный Готье опустился на стул.
– Боже мой! – воскликнул он. – Мне плевать, кто он! Но я не хочу, чтобы ты якшалась с ним. Ведь из-за него мы с тобой можем погибнуть! Я ненавижу немцев не меньше тебя…
Готье вдруг осекся, не будучи уверенным, что Ноэлли ненавидит их. Затем продолжил свою мысль:
– Дорогая, до тех пор пока здесь распоряжаются немцы, мы должны подчиняться им. Ни ты ни я не можем себе позволить угодить в гестапо. Как, ты говоришь, имя и фамилия этого еврея?
– Я их тебе не называла.
Готье взглянул на нее.
– Он был твоим любовником?
– Нет, Арман.
– Он для тебя что-нибудь значит?
– Нет.
– Ну и ладно.
У Готье отлегло от сердца.
– Думаю, нам не о чем волноваться. Они не могут обвинять тебя в чем-то серьезном за одну-единственную и случайную встречу с этим человеком. Если ты больше не будешь видеться с ним, они обо всем забудут.
– Конечно, забудут, – согласилась Ноэлли.
Отправляясь на следующий вечер в театр, Ноэлли обнаружила, что за ней по пятам идут два гестаповца.
Начиная с того дня, куда бы Ноэлли ни отправлялась, за ней неизменно был хвост. Сперва это ей только казалось. Просто возникало предчувствие, что за ней кто-то наблюдает. Тогда Ноэлли оборачивалась и замечала в толпе неприятного типа с немецкой внешностью в штатском, который как будто бы не обращал на нее внимания. Через некоторое время у нее вновь закрадывалось подозрение, что за ней следят. Теперь уже появлялся другой субъект, похожий на немца, но гораздо моложе первого. Каждый раз рядом с ней оказывался новый шпик. Несмотря на то что все они носили штатскую одежду, отличить их не представляло большого труда. На лице у них было написано безграничное презрение к французам, чувство собственного превосходства и крайняя жестокость – безошибочные признаки принадлежности к гестапо.
Ноэлли не стала рассказывать об этом Готье, поскольку считала, что не стоит еще больше беспокоить его. Обыск, произведенный гестаповцами в его квартире, сильно подействовал ему на нервы. Готье постоянно твердил, что при желании немцы могут поставить крест на их карьере, и Ноэлли признавала его правоту. Достаточно было почитать газеты, чтобы убедиться, что немцы не знают жалости к врагам. Несколько раз звонил генерал Шайдер и просил передать об этом Ноэлли, но она не обращала внимания на его домогательства. Разумеется, актриса не хотела ссориться с немцами, но и дружить с ними тоже не собиралась. Ноэлли решила вести себя с ними, как Швейцария, – соблюдать нейтралитет. Пусть исраэли кацы всего мира сами заботятся о себе. Правда, Ноэлли все-таки слегка интересовало, в чем же состояла просьба Каца, но она не имела ни малейшего желания связываться с ним.