Туземцы
вообще питали
слабость к
цифре двенадцать.
От пирамиды
расходились
двенадцать
лучей главных
улиц. Заблудиться
тут при всем
желании было
проблематично.
Здесь
жило не более
двадцати тысяч
человек. Уютные,
из бетона и
дерева, аккуратные
особняки всем
своим видом
воплощали
представления
о глубокой
провинции. Два
причудливых
строения с
изменяющейся
геометрией,
сделанные из
нестабильного
биокерамита
- явно следствие
контактов с
Московией,
дыхание современной
цивилизации,
смотрелись
здесь инородными
и абсолютно
лишними.
Вантхолл
просто обязан
был нравиться
тем, кто решит
посетить его.
Спокойствие
и умиротворенность
обосновались
здесь, как еще
недавно казалось,
на века. В нем
приятно и неторопливо
текла жизнь.
Текла еще недавно...
Сегодня
же город «замерз».
Первое тело
они увидели
метров через
сто – под раскидистым
деревом на
пластмассовом
стуле, обхватив
плечи руками,
застыл дородный
мужчина. Рядом
с ним валялась
банка пива.
Ну
а дальше все
стало гораздо
хуже.
-
Господи... Господи,
- только и повторял
госпитальер,
чья душа тяжелела
от сгущающегося
с каждым шагом
смрадного
страха и давящего
ощущения
безысходности.
Одно
дело раз за
разом просматривать
видеокадры,
пусть даже
сделанные с
помощью самой
совершенной
стереоаппаратуры,
дающей полной
эффект присутствия,
и совсем другое
– видеть все
своими глазами.
И участвовать
в страшном
представлении.
Московитяне
шли по «замерзшим»
широким улицам,
уютным скверам
и паркам. И казалось,
что все происходит
в жутком сне...
Люди,
люди, люди. Они
были везде.
Некоторые
прилегли прямо
на зеленый
газон или на
лавку. Другие
«замерзли»
в мобилях.
В
сквере с яркими
разноцветными
цветами и
широколиственными
деревьями из
пастей мраморных
химер били
вверх струи
воды, и, прислонившись
спиной к гранитной
розетке с желтыми
тюльпанами,
застыли на
траве парень
с девушкой.
Глаза их были
закрыты. На
щеках играл
здоровый румянец.
Они будто спали.
Но это был не
сон. Не было
дыхания.
Тела...
Тела. Тела... Сомов
насмотрелся
немало безжизненных
тел за свою
беспокойную
жизнь. Он видел
страшные эпидемии
и войны, разбитые
корабли и рухнувшие
пассажирские
платформы. Он
должен был
привыкнуть
ко всему. Но
все равно сейчас
в его душе оживал
первобытный
ужас. Больше
всего хотелось
превратиться
в испуганное
животное, бежать,
забиться в
глубокую нору
и дрожать, ощущая,
как пулеметом
стрекочет в
груди сердце
и туго бьет в
висках кровь.
-
Как думаешь,
они живые? - спросил
Филатов, останавливаясь
около пузатого
торговца с
длинной бородой,
прикорнувшего
на стуле рядом
с контейнером
с мороженым.