«Человек — это его стиль», — сказал как-то Ричард Никсон и посвятил свою жизнь утомлению читателей.
Но что делать, если нет единого человека? Единого стиля? Должен ли изменяться стиль, если изменяется пишущий автобиографию? Если изменялся человек, о котором он пишет? Литературные критики будут настаивать, что стиль каждой главы должен соответствовать человеку, о чьей жизни идет речь. Указание весьма разумное, и потому его стоит последовательно не соблюдать. Комична жизнь, изображенная как высокая трагедия, хроника будней в изложении сумасшедшего, влюбленный в описании ученого. Поэтому… Забудем о критических соображениях по поводу стиля. Если в какой-то из этих глав стиль вдруг совпадет с предметом изложения, это произойдет по счастливой случайности, каковая, будем надеяться, повторится нескоро.
Хитроумный хаос: вот чем будет моя автобиография. Я сделаю порядок изложения хронологическим — новшество, на которое в наши дни отваживаются немногие. Но стиль мой будет случаен, и да поможет мне мудрость Жребия. Я буду мрачным и возвышенным, стану превозносить и насмехаться. Я буду вести повествование не от первого, а от третьего лица: я сделаю первое лицо всеведущим — способ повествования, обычно отводимый Другому. Когда мне придет на ум исказить историю моей жизни или отклониться от нее, я так и сделаю, ибо хорошо поданная ложь есть дар богов. Но реалии жизни дайсмена, Человека Жребия, гораздо занимательнее моих самых вдохновенных измышлений, так что в силу своей занимательности реальность будет доминировать.
Я рассказываю историю своей жизни по той же простой причине, что вдохновляла каждого, кто воспользовался этой формой: доказать миру, что я велик. Без сомнения, у меня ничего не выйдет — как не вышло у других. «Быть великим — значит быть неверно понятым», — сказал однажды Элвис Пресли, и никто не в силах это опровергнуть. Я расскажу об инстинктивной попытке человека реализовать себя новым способом — и меня сочтут сумасшедшим. Так тому и быть. Если случится иначе, я буду знать, что у меня ничего не вышло.
Мы не являемся самими собой; на самом деле нет больше ничего, что мы могли бы назвать «собой»; мы множественны, у нас столько же «я», сколько групп, к которым мы принадлежим… Невротик всего лишь имеет в открытой форме болезнь, от которой страдает каждый…
Й. X. Ван ден Берг
Эффект, к которому я стремлюсь, — добиться душевного состояния, в котором мой пациент начинает экспериментировать со своей сущностью, когда больше нет ничего раз и навсегда данного, безнадежно окаменелого, — состояния текучести, изменения и становления[2].
