И все же Настя не могла их ненавидеть, всех, кто виноват в том, что случилось. Она ненавидела себя, неистово, как никогда в жизни еще не ненавидела. Потерять друга оказалось больнее, чем можно было предположить. Боль была невыносима, вместе со страхом и совестью она терзала душу. В этот момент девушка еще не до конца осознавала, как изменилась ее жизнь, как призрачно будущее и необратимо прошлое.
Когда заснеженный лес окружил девушку со всех сторон, а маленькие белоснежные снежинки заплясали вокруг в невиданном вальсе, она, наконец, остановилась. Рожденная и выросшая на юге, Настя еще никогда в жизни не видела такого сказочного леса.
Его дивная красота наполнила истерзанную душу теплом. Высокие ели росли вперемешку с гигантскими голыми деревьями. Сквозь плотно переплетенные ветки кое-где было видно синее небо, и лучи серебристого солнца заливали красками заснеженные сугробы. Пахло здесь хвоей и свежестью, в Ростове такого воздуха нет, и такого леса тоже нет.
Обхватив еловую ветку, она с силой дернула. К снежинкам, падающим с неба, присоединился целый сугроб, осыпавшийся ей на голову.
Настя слегка поежилась. Совсем одна в этом диком лесу. Ей вдруг стало страшно, ноги заледенели, а сердце забилось прямо в горле, но ведь она… Как ужасна и невыносима была эта мысль. Она — вампир. Где-то в глубине души Настя всегда была оптимисткой, и сейчас ее сознание всеми силами искало выход. Как снова стать человеком? И верить не хотелось, что это уже необратимо. «Ведь все можно исправить?» — кричал голос внутри нее, но это, скорее всего, было отчаяние. Девушка хорошо это понимала, хоть и отказывалась признать.
Больше всего ее пугали ощущения от крови, то высшее наслаждение что она несет в себе от этого сложно отказаться, сейчас ей казалось, что это даже невозможно.
Вампирка медленно опустилась на землю. На ровных белоснежных сугробах она начала рисовать. Сердечки и цветочки были всем ее арсеналом по рисованию, это и рисовала.
Мороз, обитающий в этих краях, не беспокоил ее. Он будто забыл о существование Насти.
— Вороны москвички, — запела она тихим осипшим голосом, — меня разбудили, промокшие спички надежду убили. Курить. Вот бы сейчас покурить, — перебирая тонкими пальцами белый снег, сказала Настя. — Значит, буду дольше жить. Значит, будем корабли в моей гавани жечь. На рубли поменяю билет. Отрастить бы… — следующие слова утонули в приступе истерики. Слезы градом потекли из ее глаз, и остановить она их не могла, да и не хотела. — Я буду ждать, ты звони. В мои обычные шесть, я стала старше на жизнь, наверно нужно учесть, — слезы стекали по щекам и тихонько капали на снег, растапливая его своим теплом.