Такая «симфония» ханского государства, местной знати и православной церкви обрекала народ на безысходное рабство, которое является обратной стороной «халявы», т. е. неизбежным следствием имперского злокачественного уклада общества. Булки с неба не падают и полезные ископаемые сами из земли не выпрыгивают. Чтобы что-то отнимать, нужно это «что-то» вырастить, добыть, произвести, однако имперская «вертикаль» к воспроизводству не приспособлена. Это статичная иерархия, эффективная только на войне, в грабеже, а в мирных условиях являющейся колонией трутней, сплоченных вокруг «халявы», по сути – оккупационной паразитирующей надстройкой. Отсюда и неизбежность подневольного труда в империи.
Рабство вытесняется из общественного осознания, наверное, по тем же причинам, что и «халява» – как одно из неприглядных фундаментальных российских неизбежностей, о котором не хочется говорить, т. к. это идет вразрез с имперским историческим подходом, точно сформулированном шефом жандармов графом А. Х. Бенкендорфом:
«Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение. Вот точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана».
Ангажированные историки, творя розовую имперскую мифологию в жандармском ключе, дошли до того, что вообще отрицают рабство в России, доказывая, что российские народы из первобытной общины сразу шагнули в феодализм. Такое стремление избежать проблему рабства понятно, т. к. сказав «А», придется говорить «Б»: если признать золотоордынский уклад как рабство, то что тогда означает такое понятие как «иго»? Не удастся всё свалить на татаро-монголов, неизбежно всплывет, что «освобождение от ига» – это всего лишь идеологический миф. Просто каждая последующая реинкарнация имперского рабства (возрождение раковой опухоли) критикует предыдущую, доказывая, что вот, мол, уж теперь-то вовсе не то, что было раньше, с гнетом покончено, впереди будущее, и «…оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».
Так дистанцировались цари от татаро-монголов, большевики – от царизма, демократы – от коммунистов, тем временем выстраивая ту же самую рабскую схему, только всё более изощренную, каждый раз под новой вывеской. При этом корни неизменно находятся не в предыдущих реальных лиходеях, а в далекой и виртуальной как град Китеж «Святой Руси»…
А какая, собственно, разница рабу кто будет на вершине грабящей пирамиды – татарский хан, или русский царь? Что меняет национальность угнетателя? Разве в то время был в ходу национализм, и освобождали от «ига» какие-то скинхеды? О каком «падении ига» может идти речь, если податное, налоговое бремя, установленное татаро-монголами (10%) после «освобождения» только увеличивалось, и даже сегодня выглядит просто смешным? Чем отличается от рабства российское крепостничество, дошедшее к XVII веку до практики продажи крестьян без земли наподобие африканских негров в Америку, которые, в отличие от русских, сегодня добились-таки права называть вещи своими именами?