благоухающий напиток. "Как ее глаза", — подумал он.
Вскоре трапеза была закончена.
— Ну, что ты сидишь? — вновь заговорила женщина. — Только не
прикидывайся, будто раскаиваешься в своем свинстве. Быстро дуй на работу,
а то и я из-за тебя опоздаю.
1
Но и этим словам ничуть не удалось прояснить его мозг. Единственное,
что он понял: надо идти, надо куда-то уйти.
Он был уже у выхода, как в дверь постучали. Открыл. На пороге стояла
могучая, злобного вида старуха. В руке у нее был зажат синеватый бумажный
листок.
— Телеграмма, — почти с ненавистью сообщила визитерша. — Ваша
фамилия Хреночкин?
Вот еще незадача! Он слегка поднял брови .протянул негромко звук "х-
х", чуть кивнул головой и выдавил из себя "да".
— Распишитесь!
— Что с тобой? — донесся из-за спины родной голос. — Фамилию свою
забыл? Хреночкины в двадцать пятой, напротив, живут.
В глазах старухи сверкнула какая-то дикая радость:
— Во люди-то! — Злорадно усмехнулась она. — На чужое только руки
и тянут!
Тут его душевное состояние стало приобретать признаки отчаяния.
Оказавшись на улице, в этой чудовищной неразберихе тел, грохота,
едкого дыма и неисчислимого множества безымянных предметов, он решил
довериться опыту повседневности. Авось, вынесет. Опыт повседневности
вынес его к небольшому стеклянному зданию и воткнул в длиннющую
очередь.
— Вы последний? — поинтересовался какой-то человек.
Наученный историей со старухой, он решил вообще не отвечать. Сзади
послышалось несколько глубоких вздохов, один другого горестнее, в чей-то
голос затянул негромкий печальный монолог:
— Вот оно, хамство. Жаль, нет на хамство закона. А если бы придумали
закон, то и хамства бы не было. Я бы всех хамов расстреливал. Тогда бы и
хамства не было,..
— Вы много будете брать? — повернулась к нему стоящая впереди
девушка.
— Д-д... так... уж…
Девушка сладострастно сузила глаза и в малиновок улыбке показала два
передних зуба.
— Если вам не очень надо, то я возьму девять, а вы — три.
Он хотел было остаться верен благоразумной непроницаемости, но эти
лукаво сощуренные глазки, этот влажный маленький, словно вишенка, ротик
требовали ответа. И он не придумал ничего лучше, как подмигнуть шалунье.
Ее глаза гневно поползли наружу, раздвигая мохнатую опушку ресниц, рот
стал судорожно разъезжаться в стороны и превратился из вишенки в красную
кривую ящерицу.
— Ну, нет уж! Размечтался!
И девушка резко повернула к нему возмущенную спину. Тогда он
понял: у него один-единственный вариант — оставить человеческий клубок.