Раны ШАРПА
«…Если
то небольшое добро, которым человечество обязано полудюжине
настоящих
врачей по призванию, сравнить со всем злом, творимым
безбрежной
массой остальных врачей, у нас не останется ни капли
сомнения,
что было бы намного предпочтительнее, если бы в мире
никогда
не было врачей…»
Герман
Бургаве, медицинское светило XVIII века
Доктор
Бургаве, умнейший человек, знал, о чём говорит. Вместе с тем, думается мне, не
стоит без нужды оглуплять и демонизировать эскулапов прошлого. Их невежество
было невежеством самой медицины той поры, в особенности медицины военной.
Когда
под ударами орд варваров рухнула Западная Римская империя, и в Европе наступили
Тёмные века, крупицы античных знаний бережно сохранялись в монастырях. Монахи
переписывали труды Галена и Цельса, монахи оперировали и лечили, пока в 1215
году IV Латеранский собор не запретил лицам духовного
звания заниматься хирургией (мол, церкви противно пролитие крови). Противно,
так противно. Нельзя, так нельзя. Поначалу перестали оперировать клирики, вслед
за ними и светские врачи стали воротить нос от хирургии. Со временем обязанность
резать пациентов лекари спихнули на цирюльников, из числа коих впоследствии
выделились хирурги как таковые. Статус хирургов, впрочем, оставался невысок
(ещё в викторианскую эпоху врачей-терапевтов допускали в круг джентльменов,
хирургам же, как людям, «работавшим руками», путь туда был заказан. Врачей во
время визитов приглашали за семейный стол, тогда как хирурги обедали в людской,
со слугами, ведь они имели дело с травмами, зашивали раны и производили другую
«грязную» работу. Работа же врачей была «чистой», интеллектуальной – как
правило, она ограничивались исключительно назначением лекарств), а
средневековые университеты культивировали презрение к хирургии.
Коллеги работают в паре. Хирург лечит клиента, цирюльник бреет.
В
крови и грязи бесчисленных войн с ранеными возились не врачи, а хирурги, но в
мирной жизни этих практиков обязывали проводить операции под надзором «истинных
лекарей» - питомцев медицинских факультетов, умевших с умным видом рассуждать о
непогрешимости Авиценны да Аристотеля. Положение собратьев по, так сказать,
«перу» во Франции смогли изменить два человека: трудяга Амбруаз Паре
(1510-1590) и любимец Людовика XIV Жан-Луи Пти
(1674-1750). Пти добился от короля создания в Париже Королевской хирургической
академии, но, увы, оказался бессилен изменить психологию коллег: хотя хирурги,
наконец, встали на одну ступень с врачами, а академия получила те же права, что
университеты, гильдия хирургов три года, с 1738 по 1741, вела тяжбу с
парикмахерами за привилегию расчёсывать и пудрить желающим парики. Революция
1789 года расставила точки над «и», окончательно стерев границы меж врачами и
хирургами.