Глэдия пыталась расслабиться после мучительной беседы с Мандамусом. Она занавесила окна в спальне, включила лёгкий теплый ветерок со слабым шёпотом листвы и далекими трелями птиц и добавила слабый звук прибоя. Но ничего не помогало.
Глэдия машинально думала о том, что произошло, — и о том, что скоро случится. Чего ради она так разболталась с Мандамусом? Какое ему или Амадейро дело, встречалась она с Элайджем на орбите или нет и от кого — от Элайджа или от другого — имела сына?
Её вывело из равновесия требование Мандамуса рассказать ему о его происхождении. Человека из общества, где никто не беспокоился о происхождении или родственных связях, кроме как по причинам медико-генетическим, такая навязчивость могла просто выбить из колеи. И это упорное — конечно, случайно — упоминание имени Элайджа…
Она решила, что нашла себе оправдание, и попыталась не думать об этом. Она болезненно отреагировала на вопрос и разболталась, как ребенок, вот и всё.
А тут ещё этот поселенец!
Он не землянин, наверняка родился не на Земле и, вполне возможно, никогда там не был. Его народ, должно быть, живёт в чужом мире, о котором она никогда не слышала, и живёт, наверное, уже не одно столетие.
Тогда он должен считаться космонитом, подумала она. Космониты произошли от землян много столетий назад, но это неважно. Правда, космониты долго живут, а поселенцы, кажется, нет, но так ли уж велика разница? Даже космонит может умереть раньше времени от какого-нибудь несчастного случая, а однажды она слышала о космоните, умершем естественной смертью, когда ему не было и шестидесяти. Отчего бы этому визитеру не быть этаким необычным космонитом?
Нет, не так всё просто. Поселенец наверняка не считает себя космонитом.