— Ну, так это уже конец вашего рассказа?
— Нет. Путешественник встал с камня, и мне сразу бросились в глаза отметины, оставленные на камне топором и мечом, а также темно-ржавые следы крови тех, кто на нем умер; никакие дожди и снега этого мира не смогли всего этого смыть и стереть. Вчера путешественник лег на него спать с мыслью о смерти, да и по пробуждении никаких других мыслей у него не было. И тут глядь — небеса, на которые ночные палачи собирались устроить ему экскурсию, выглядят уже по-иному. Да и весь порядок его жизни, похоже, прямо на ходу изменился. В развитии событий произошел затык. Те небеса, в чьих формах люди видят события и судьбы, соизмеримые и родственные их собственным, задышали теперь какой-то новой, безрассудной энергией. Как будто в своем коловращении они лишились вдруг приводной шпонки, этакой привязки к календарю. Ему подумалось даже, не вкрался ли в протокол какой-нибудь временной перескок. Из-за которого впредь новое целеполагание окажется невозможным. Такое может быть?
— Это вы меня спрашиваете?
— Да.
— Я думаю, для вас это возможно. Насчет него я понятия не имею. А вы как думаете?
Рассказчик задумчиво помолчал.
— Я думаю, — сказал он, — что сновидец вообразил себя у некой дорожной развилки. Притом что никаких таких развилок, вообще-то, не было. Наши решения не имеют альтернативы. Мы можем думать, что-то будто бы выбирать, но двинемся лишь по одному пути. Книга бытия этого мира сложена из многих стате́й, но их нельзя вновь из нее вычленить. При этом всегда найдется такая точка, где эта книга все равно превзойдет любые возможные ее описания, и вот именно это, я полагаю, сновидец и наблюдал. Ибо по мере того, как способность говорить об этом мире покидает нас, тут же и нить истории куда-то теряется, лишая ее всякой достоверности и силы. Мир наступающий должен слагаться из того, что было в прошлом. Другого материала нет в наличии. И все же, думаю, ему виделось, будто мир у его ног раскрывается, выдавая свои тайны. Порядок действий, принятый им в его путешествии, увиделся ему теперь чем-то вроде эха, отзвука, каким сопровождается смерть вещей. Думаю, он увидел надвигающуюся ужасную темноту.
— Слушайте, мне надо идти.
Пришлый не ответил. Сидел, задумчиво обозревая придорожные vegas[347], а за ними бесплодные пустоши, уже замерцавшие и струящиеся под только что народившимся солнцем.
— Эта пустыня вокруг нас когда-то была бескрайним морем, — сказал он. — Вот может ли такая вещь исчезнуть? Из чего сделаны моря? А я? А вы?
— Я не знаю.
Пришлый встал и потянулся. Мощно потянулся, спортивно, с этаким еще разворотцем. Глянул сверху вниз на Билли и улыбнулся.