— Не тот, — брезгливо констатировал Фагот, пробираясь к длинным зеленным рядам.
Возле рядов, стоя на двух недалеко отстоящих повозках спорили друг с другом третий и четвертый прорицатели. Спор их видимо волновал две группы сторонников, окруживших повозки и реагирующих на взаимные реплики спорщиков угрожающим гулом. Но и они были далеки от примет новоявленного мессии. Оба были грузны, лысы, в одинаковых черных круглых шапочках на затылках и преклонного возраста.
Еще один в заляпанной винными пятнами короткой греческой тунике стоял на пустой винной бочке и воздавал хвалу богу виноделия Дионису.
— Кровь Вакха — вот, друзья мои, достойнейший из земных напитков, — пузатый коротышка с лицом желто-лимонного цвета в совершеннейшем восторге озирался вокруг.
Но народ шнырял мимо, не обращая внимания на явно нетрезвого с утра оратора. Лишь кот, сочувственно засмотревшись на пьянчужку, задрал усатую морду и громко чихнул, отчего речистый поклонник Бахуса сверзился с бочки и застыл на земле в сидячем положении, разведя руки в пьянственном недоумении.
— Да, их здесь, как собак нерезаных, — с досадой прохрипел, удрученный обилием ораторствующих повсюду личностей, Азазелло.
И он был прав. Древняя Иудея славилась своими пророками и проповедниками. Эллинисты, назореи, галаты, прозелиты, ессеи, фарисеи, саддукеи, книжники и другие еврейские общины и секты посылали своих эмиссаров повсюду и стремились обратить иноверцев в свою веру, агитируя за свои обычаи и традиции и считая только себя правоверными иудеями.
Ежегодно десятка полтора таких миссионеров побивались камнями за кощунство на чужой земле. Но многие пророки, такие как Иоиль, Исаия, Иеремия, Даниил, Иоанн Креститель и другие, прославились и вошли в историю.
Встреченные же проповедники явно не тянули на роль творцов истории и основателей религии.
— Пойди туда — не знаю, куда. Найди того — не знаю, кого, — на всякий случай проворчал неслышно кот, вновь блеснув знанием славянского фольклора и снова извратив текст.
Фагот склонился к Азазелло и что-то прошептал ему в ухо. Тот кивнул утвердительно и пошел вдоль зеленных рядов. Фагот, ведя кота на цепочке, следовал поодаль. Лавки зеленщиков пестрели разнообразием овощей, трав и диковинных приправ. Одни из них были покрыты козьими шкурами, другие — свежесрезанными пальмовыми ветвями, над третьими были натянуты тенты из грубой материи.
Взгляд Фагота остановился на высоком шатре, обтянутым желтым шелком, с изображениями диковинных птиц. Тотчас же полог шатра приподнялся, и оттуда выглянуло прелестное личико, сверкнувшее алебастровой белизной и густо нарумяненными щечками. Каштановые волосы надо лбом скрепляли два серебряных кольца. Большие миндалевидные зеленоватые глаза широко распахнулись, и один из них игриво подмигнул остановившемуся Фаготу, а пухлая ручка, украшенная бронзовыми и серебряными браслетами, будто сотканными из лепестков и листьев цветов, призывно махнула, приглашая к себе.