Подготовка к операции была скрупулёзной. Для дела требовалось много белой бумаги. Друзья разжились ею вполне легально. Они сходили к тёте Тане Сидорчук, работавшей в клубе уборщицей, и попросили у неё старых плакатов и транспарантов, якобы для пионерской надобности. Тронутая серьёзным отношением к пионерским обязанностям, тётя Таня отвела их в клубную подсобку, где они с запасом набрали бумажных рулонов. Ребят интересовала обратная сторона плакатов, которая была вполне белой, а местами даже с глянцем. Рулон чёрной технической бумаги они позаимствовали на ближайшей стройке. Из двух чурбачков и доски сколотили бутафорскую лавочку. Оклеенная белой бумагой, она стала очень похожа на настоящую. Транспаранты изрезали на нужное количество полосок по размеру штакета. На эти дела ушло два дня. Затем с утра пошли на ферму, и из прачей набили с десяток жирных голубей, так называемых «дикарей», живущих на чердаках корпусов. Ощипали и сварили их в старом ведре на костре. Когда стемнело, Родион отправился приручать Надиного кобеля этим мясным деликатесом. Вскоре он стал лучшим другом Барбоса. Слежка показала, что всё благоприятствует задуманному предприятию, даже отсутствие на небе полной луны. Супруга Ермила с наступлением темноты из дома не выходила. Надя спускала Барбоса с цепи, и тоже запиралась. Но главное было в архитектуре. И то, и другое жилище, по тогдашней моде, представляло собой невысокий шелёванный флигель с верандой и простеньким крылечком об одну ступеньку. Днём их было не спутать, дома отличались множеством деталей – ставнями, фронтоном, и окраской. У Ермила дом был зелёный, а у Нади синий. Но в потёмках эти нюансы были незаметны.
Настал день икс, то есть среда. Ребята были наготове. Вечерело. Родион наблюдал за конюхом, а Максим у себя дома на заднем дворе под навесом в старом ведре готовил клейстер. Убедившись, что Ермил двинулся обычным маршрутом до кума, Родион прибежал к Максиму, и они стали выдвигаться на исходную позицию. Как только Надя спустила пса и зашла в дом, Родион приоткрыл калитку и выманил Барбоса на улицу. Специально захваченным ремешком он привязал его к соседскому дереву. Кобель вёл себя смирно. Поставив возле калитки бутафорскую лавочку, ребята начали сноровисто мазать Надин забор клейстером, и заклеивать штакет полосками бумаги. На калитке бумагу закрепили кнопками, так как клейстер мог вызвать подозрения. Вскоре Надин забор стал неотличим от забора Ермилова. Перебежав ко двору конюха, они стали маскировать его забор чёрной бумагой, раскатав рулон по длине, и закрепив его на штакете обычными канцелярскими кнопками. Проделав работу, они стали ждать. Родион с Барбосом затаились возле соседского куста сирени, а Максим спрятался под забором через дорогу. Редкие прохожие на них не обращали внимания. Ожидание тянулось минут сорок. Наконец появился Ермил. Как и предполагалось, он прошёл мимо своего двора, и завернул к Наде. Звякнула щеколда, и он вошёл внутрь. Барбос разволновался, но Родион зажал ему пасть, и на ухо шептал, что ещё не время. Как только Ермил ступил на крыльцо, Родион приоткрыл калитку, и запустил исходящего злобой кобеля с напутствием: – «Куси его». Вечернюю тишину взорвал свирепый лай и человеческие крики, но ребятам было не до них. Родион лихорадочно срывал полоски бумаги и засовывал в ведро с остатками клейстера. Максим перебежал дорогу, схватил лавочку и утащил её за угол метров за сто от места событий. Затем вернулся к забору Ермила, и стал отрывать чёрную бумагу. Дело у него шло быстрее, чем у Родиона, но и тот скоро прибежал за угол к месту сбора. Они отнесли все эти остатки бутафории на свалку за южной окраиной станицы, и сожгли на небольшом костре. Доску от лавочки хозяйственный Максим выбрасывать не стал. Разными путями они разошлись по домам, и только спустя время узнали о дальнейших событиях в Надином дворе.