Если ты почуял другого мужчину (Балашов) - страница 3

И не вернулась она никогда. С этим другим они вскоре расстались, конечно, потом она уехала в Америку, нашла другого третьего, и теперь у нее двое детей, и первенца она назвала Виктором.

Почуяв другого мужчину, ты должен скрыться. В этом случае, не на сто процентов, конечно, но возможен следующий вариант развития событий.

Сначала она будет рада, что ты исчез. Она будет встречаться с другим и наслаждаться им. Но может быть, они расстанутся – поссорятся, или он ее бросит. Ей будет тяжело и плохо, и тогда она вспомнит о тебе. Она подумает: что же это такое? Почему ты ей не звонишь? Неужели даже ты ее бросил?

И тогда она позвонит, и вы начнете сначала. Я не говорю, что это гарантировано – просто такое возможно.

А я как раз совершил ошибку. Когда это произошло, когда ты начала темнить, откладывать встречи: тетя там из Моршанска… Я стал осторожно расспрашивать: что случилось, моя дорогая? Может быть, у тебя другой? В нашем поле зрения появляется новый объект, да?

И ты честно призналась: да!

Я стал уточнять, как дурак. Вытягивать подробности. Что – целовались, да? Ну, и не только, был ответ. Ведь я с тобой в церкви не венчалась, клятвы не давала, шутка такая была потом.

Если бы я просто пропал, якобы ничего не зная, то ты вернулась бы ко мне, чистая, как будто и не было никакого другого, а просто – депрессия, пауза… А грязная – ты никогда не вернешься.

Я пришел утром к твоему дому, сел на лавочке в сквере, смотрел на твои окна… Никакой тебе осени, никаких дождей – начало лета, солнце, свежая светлая листва. Ты вышла, я пошел за тобой. Ты шла, поднимая голову, рассматривая птиц… Было видно, что ты счастлива. Подъехал трамвай и подхватил тебя. Я свернул в переулок и пошел, глядя на старые стены. Пошел по Краснобогатырской, задрал голову на купола собора, перекрестился и прошептал: верни мне ее!

Звенели трамваи. Солнце было такое горячее, что плавило все вокруг. Это был один из самых черных дней моей жизни.

К восточному мудрецу я пришел

К восточному мудрецу я пришел – поплакаться в жилетку, показать твои фотографии… Это не легендарный какой-то мудрец древности, а вполне живой человек, довольно пожилой, написавший за свою жизнь множество книг, и живет он в Москве, неподалеку от старого цирка. И вместе с тем – он и есть восточный мудрец. Восточный мудрец древности, скажут о нем далекие потомки.

Мы пьем старое крымское вино, тридцать лет пролежавшее в массандровских подвалах, говорим о мужчинах и женщинах, о времени и о вине.

Эта мадера – самое дешевое и крепкое из марочных вин, сильно выросшее теперь в моих глазах. Нечто, напоминающее человеческие отношения во времени. Например, перебродившая и в бутылке запечатанная история одного моего друга, который был нищим художником, а стал новым русским, и девушек, которые отказали ему в юности, разыскал и вернул.