– Никуда не ходи сегодня, отдохни, – сказал он. Его не поняли. С досады он махнул рукой и вышел.
К возвращению «коллеги» Евсеев оживлённо болтал с женщинами неподалеку от кассы. Алкоголь и предстоящее путешествие оживили компанию. Венедикту плеснули в пластиковый стакан «штрафную» спирта и дали запить газированной водой. Гремучая смесь на голодный желудок едва не сшибла Веню с ног. Евсеев налил «добавку»:
– В эпоху массовой коллективизации единоличникам не место в дружной семье рабочих и крестьянок! Догоняй нас, Веня, а то трудодень не зачислим! – весело объявил он, поднося стакан приятелю.
Вагон оказался совершенно пустым. Ни проводников, ни контролёров, ни пассажиров.
– Корабль-призрак в бескрайних степях «херсонщины», – заявил Евсеев, расположившись у окна в купе с сидячими местами. – Не будем тесниться. В вагоне полно свободных мест. Личному составу свободной смены – отбой. Анжела, не желаете «вздремнуть»?
Женщина хихикнула и вышла вслед за кавалером. Их сон оказался обоюдно крепким, а сновидения на редкость схожими. Через десять минут из соседнего купе донеслись женские стоны и мужское рычание. Людмила смущённо потупилась, прислушиваясь к возне за стенкой. На губах её плавала блудливая улыбочка. Венедикт, сам от себя не ожидая, ни с того ни с сего понёс о комсомольцах и пионерской дружине с её горнистами и барабанщиками. Он ударился в воспоминания из детства, когда в синих шортах, белой рубашке, в красной пилотке с золотистой кисточкой на верёвочке, в кумачовом галстуке на шее и разбитыми после падения с велосипеда коленками, он стучал деревянными палочками по натянутой коже барабана на торжественной линейке в честь приезда индийской делегации. Мимо проходили маленькие индианки в красивых сари и с нарисованными точками на лбах. Они были ростом ниже Вени, хотя он только окончил четвёртый класс и на физкультуре в строю занимал место посередине. Все улыбались друг другу…
Веня осёкся и прервал повествование. Людмила разрыдалась пьяными рыданиями. То ли рассказ о пионерском прошлом навеял на неё грусть былого, то ли радостные стоны подруги за стенкой выплеснули слёзы счастливого сострадания, но когда Веня попытался обнять и утешить «огорчённую», та нервно передёрнула плечами и, не утирая слёз, гневно бросила:
– Уйди, ничтожество!
«Ничтожество» отодвинулось на противоположную сторону и, растянувшись на креслах, через минуту уснуло. В Ясах, едва рассвело, компания пересела в автобус и через Унгены доехала до Кишинёва. В отличие от Евсеева, который на прощанье жаркими лобызаниями покрыл лицо возлюбленной, Венедикт ограничился помахиванием руки вслед отъезжающему такси. Людмила надула губки и надменно подняла бровь. В отличие от подруги она возвращается верной женой. Ничего, в следующий раз повезёт больше, – говорила её гордо посаженная головка.